Глава пятая. Сложное сознание кроманьонца

Эта фигура в обрядовом костюме из шкур и рогов оленя воспроизведена здесь по копии, сделанной аббатом Брейлем в 1912 году в пещере Ле-Труа-Фрер. Фигура эта, по мнению Брейля, изображающая шамана, принадлежит к немногим произведениям кроманьонского искусства, дающим представление о ритуалах и обрядах первых современных людей

Телосложение кроманьонца было современным, ум - острым, мастерство - высокоразвитым, искусство - великолепным. Ну, а его сознание, его духовная жизнь? Владел ли он средствами выражать свое отношение к природе? О чем говорят его рисунки, если не считать тонкого эстетического восприятия? Может быть, они выражали веру в сверхъестественное? Были данью таинственным силам? Магическими заклинаниями? Обладал ли он религией? Ответы на все эти вопросы, разумеется, не идут дальше логических построений, и специалисты спорят и будут спорить о всевозможных тонкостях. Но одно несомненно: в кроманьонские времена была достигнута важнейшая ступень интеллектуального развития человека-способность оперировать символами.

Символы - это ключи к интеллектуальной и духовной жизни человека. Алфавиты, слова, цифры, календари, картины, храмы - все это символы, несущие смысл, который не исчерпывается ими самими. Увенчанный рогами головной убор кроманьонского шамана и митра епископа - равно символы, говорящие о занятиях и статусе тех, кто их носит. Любые церемонии и обряды всегда символичны, имеют ли они политический, религиозный или магический характер: свечи в алтаре современной церкви и мерцающие огоньки плошек с жиром, освещавшие расписанные стены кроманьонских пещер, - это равно реквизит символического действа

Пещеры по самому своему характеру благоприятствуют возникновению магии. Всякий, кто углублялся в доисторические пещеры больше чем на несколько шагов, несомненно, ощущал что-то таинственное в неровных стенах и сводах, в темных углублениях и ответвлениях. Свет фонарей наполняет их фантастическими тенями и образами. У каждой пещеры есть свои, присущие только ей особенности, свое настроение - от церковной торжественности Альтамиры до длинных извилистых коридоров Комбарели и переходов и странно манящих ниш Фон-де-Гома. Но почти во всех них есть укромные места, которые могли быть святилищами или служить для каких-нибудь ритуалов или обрядов. Некоторые из таких мест находятся в труднодостижимых расселинах и провалах, из чего, возможно, следует, что в доисторические времена они считались священными именно благодаря недоступности.

Некоторые археологи полагают, что эти тайные святилища предназначались для инициации. Быть может, кроманьонские подростки должны были ползком пробираться по темным сырым туннелям, страшась заблудиться, а то и преодолевая слабость, вызванную длительным постом, - и вознаграждались за все, увидев мерцающие светильники и бегущее животное на стене или какое-нибудь другое магическое изображение. Хотя у нас нет прямых доказательств существования инициации в доисторическую эпоху, но во многих древнейших письменных памятниках мы находим упоминания о подобных церемониях, проводившихся в столь же внушительной обстановке. И вполне вероятно, что люди с таким живым умом, как кроманьонцы, во многом еще пребывавшие под властью природы, постоянно сталкивающиеся с опасностями и невзгодами, как воображаемыми, так и вполне реальными, использовали свои пещеры отнюдь не для простых и будничных целей.

Одно из наиболее эффектных мест для инициации было обнаружено в предгорьях французских Пиренеев, где речка Вольп соединяет две системы пещер. Она протекала по землям графа Анри Бегуэна, археолога и профессора Тулузского университета. У графа было три сына. И читатель вряд ли удивится, узнав, что мальчики сыграли ведущую роль в исследовании пещер. Они прослышали, что речка исчезает в огромном лабиринте подземных залов и туннелей. И как-то летом 1912 года они на плоту из пустых канистр поплыли по течению Вольп к склону холма, где она уходила под землю, точно адская река Стикс.

После нескольких поворотов они достигли большой темной галереи и вытащили плот на галечный пляж. Затем, подняв фонари, они прошли по туннелю длиной около 20 метров и оказались в подземном зале с озером посредине. Впоследствии этот зал получил название "Брачный Покой" из-за белого кружева своих сталактитов и сталагмитов. В дальнем конце Брачного Покоя они вскарабкались на крутой двенадцатиметровый откос и отбили несколько сталактитов, чтобы проникнуть в коридор, который через несколько сотен метров настолько сузился, что они протискивались через него с большим трудом. За коридором открылся еще один зал, усеянный окаменевшими костями пещерных медведей (этого мальчики, конечно, не знали), а затем они очутились в круглом зале и замерли от удивления, смешанного с робостью: свет их фонарей упал на двух великолепных глиняных зубров, около шестидесяти сантиметров длиной каждый, прилепленных к большому камню, рухнувшему со свода.

Странствуя под землей, сыновья графа Бегуэна испытывали радостное волнение и страх перед неведомым, словно участники инициации, и их отец, осмотрев находку, пришел к выводу, что пещера, вероятно, использовалась именно для таких целей. На глиняном полу в нише неподалеку от зала зубров граф и его коллеги нашли под тонкой известковой коркой около пятидесяти отпечатков человеческих пяток. Судя по их относительно небольшой величине, это были следы пяти-шести подростков в возрасте от 13 до 15 лет. Разумеется, и этих подростков могло привести туда простое любопытство. Однако на полу неподалеку от отпечатков исследователи нашли несколько глиняных палочек, которые, по-видимому, изображали маленькие фаллосы. Эта почти недоступная ниша глубоко в недрах холма, возможно, служила когда-то для совершения ритуалов, обеспечивающих плодовитость, была местом, где мальчики, несли стражу. Размножение зубров, естественно, не могло не интересовать людей, для которых эти крупные животные были источником мяса и шкур.

Два года спустя после открытия зала зубров граф и его сыновья начали исследовать вторую пещеру, соединенную с первой. В честь мальчиков граф назвал ее "Ле-Труа-Фрер" - "Три брата". И вновь в труднодоступном месте они обнаружили явные указания на магические обряды. Преодолевая ставшие уже привычными препятствия, они спускались в провалы, карабкались на откосы и наконец через туннель, охраняемый нарисованными и вырезанными на стенах львиными головами, вошли в колоколообразное помещение глубоко в недрах земли.

Тут они увидели на стенах множество легких, как паутина, рисунков самых разных животных. Это был словно колдовской зоопарк. Самка северного оленя с передними ногами могучего зубра! А вел эту процессию гибрид с человеческими ногами, с хвостом и рогатой головой - он приплясывал и играл на музыкальном инструменте, похожем на флейту. Эта фигура неизбежно вызывает в памяти пляшущих сатиров и Панов ранней греческой мифологии с их свирелями.

Однако самой поразительной фигурой, венчающей нишу, был "Владыка зверей", словно бы охраняющий свое причудливое стадо (см. стр. 124). Оленьи рога, гипнотические совиные глаза, лошадиный хвост, волчьи уши, передние лапы медведя, человеческие ноги и половые органы - все это вместе создает существо, источающее жизненную энергию, волшебный сплав звериных и человеческих сил. Этот шедевр кроманьонского искусства нередко называют "колдуном" или "шаманом".

В искусстве кроманьонцев нет прямых свидетельств того, что они практиковали шаманство, но многие археологи видят в химерах вроде Владыки зверей пещеры Ле-Труа-Фрер указание на такую возможность. В этом мнении их укрепляет и Птицеголовый человек, обнаруженный на дне семиметрового провала в пещере Ласко. Бесхитростно нарисованное туловище напоминает стручок с руками и ногами в виде палочек. На обеих его руках всего по четыре пальца. Голова с клювом откинута. Возле него несколько странных атрибутов: увенчанный птицей шест или палка (возможно, это изображение копьеметалки) и грозное копье с зазубренным наконечником, прислоненное к огромному смертельно раненному зубру со вздыбленной шерстью и кольцами кишок, вываливающихся из брюха. А немного в стороне стоит, задрав хвост, загадочный носорог, словно все это его ничуть не касается.

По мнению столь видного истолкователя кроманьонского искусства, как аббат Брейль, это просто драматичная охотничья сцена, изображающая человека, который поразил зубра и в свою очередь был убит носорогом. Брейль был так уверен, что рисунок изображает реальную смерть на охоте, что провел раскопки в провале, проверяя, не был ли погибший охотник погребен под рисунком, но никаких костей не нашел.

Два шестидесятисантиметровых глиняных зубра прислоняются к выступу известняка в дальней галерее французской пещеры Ле-Тюк-д'Одубер близ Арьежа. Фигуры эти, возможно, использовавшиеся для каких-то обрядов, были вылеплены около 15 тысяч лет назад, но почти не пострадали от сырости и колебаний температуры, которые разрушили не столь хорошо укрытые скульптуры

Загадочный рисунок в пещере Ласко изображает человека с птичьей головой, птицу на шесте, зубра с вспоротым брюхом и носорога (слева). Рисунок находится на дне провала, и это заставляет предположить, что для него нарочно было выбрано труднодоступное место, возможно, в какой-то связи с обрядом инициации

Позже одни специалисты истолковали рисунок как символическое изображение битвы между тремя кланами, чьими тотемными знаками были птица, носорог и зубр. Другие усматривали в нем столкновение мужского и женского начал - копье символизировало мужское начало, а зубр с овалами вываливающихся внутренностей - женское. Согласно третьей гипотезе, принятой очень широко, птицеголовый человек - это шаман в маске, совершающий какой-то ритуал и опрокинувшийся навзничь в трансе. В поддержку этой гипотезы ее сторонники указывают, что птица на шесте (или копьеметалка) у народностей Сибири часто ассоциировалась с шаманом.

Эта связь с Сибирью, возможно, не случайна. В жизни охотничьих племен, кочевавших там еще в недавнем прошлом, шаман - предсказатель, врачеватель, колдун - был важной фигурой. Впадая в экстатический транс, он с помощью магии пророчил будущее или "изгонял болезнь" из тела больного. Люди, во всем зависевшие от природы, находили опору в уверенности, что шаман способен постигать их судьбу и помогать им.

Насколько подобные наблюдения можно экстраполировать в прошлое - вопрос, разумеется, спорный. Но, во всяком случае, то, что сегодня известно о шаманстве и его символике у некоторых племен охотников-собирателей (не только в Сибири, но и в Южной Америке, Африке и других местах), может дать представление о том, что думал первобытный человек о силах, которые признавал более могучими, чем он сам.

Стать шаманом у охотников Сибири мог только человек, в семье которого всегда были шаманы. "Дух моего умершего брата Ильи приходит и говорит моим ртом", - объяснял Семен Семенов, тунгусский шаман монгольского происхождения, упоминающийся в книге Джозефа Кэмпбелла "Маски бога - первобытная мифология ".

Право быть шаманом Семенов заслужил, выдержав и физические страдания, и мучительное испытание. "Мои предки начали шаманить надо мной. Они поставили меня, как чурбак, и стреляли в меня из луков, пока я не упал замертво. Они разрезали мою плоть, вынули мои кости, пересчитали их и ели мою плоть сырой... И пока они совершали этот обряд, я ничего не ел и не пил целое лето. Но потом духи шаманов испили крови оленя и дали испить мне... И так бывает с каждым тунгусским шаманом. Только после того, как его предки шаманы разрежут его тело и вынут кости, он может начать шаманить".

Хотя этот рассказ представляет собой сплав мифов с галлюцинациями и выдумками, он показывает то исступленное самовнушение и мистическое ощущение соучастия, которые сопутствуют древней традиции шаманства.

Квалифицированным наблюдателям редко приходилось присутствовать при колдовстве шаманов. В литературе о шаманстве часто цитируется сообщение Лукаса Бриджеса, сына миссионера, который провел юность в близком общении с членами охотничьего племени она, обитающего на Огненной Земле. На этой исхлестанной бурями оконечности Южной Америки несколько индейских племен, чьи предки, вероятно, пришли в Америку из Сибири во времена кроманьонцев, влачили в XX веке существование, которое было бы скудным и по нормам каменного века. Бриджес рассказывает о том, как в ясную лунную ночь он наблюдал за действиями шамана, которого звали Хаушкен.

Хаушкен начал петь и постепенно впал в транс. "Выпрямившись во весь рост, он шагнул ко мне, - сообщает Бриджес, - и плащ, его единственная одежда, соскользнул на землю. Внушительным жестом он засунул пальцы обеих рук себе в рот, затем вынул их, сжав кулаки и сомкнув большие пальцы. Держа кулаки на уровне моих глаз, он приблизил их к моему лицу на расстояние полуметра и медленно развел. Тут я увидел между ними что-то небольшое, полупрозрачное. В середине этот предмет имел в ширину примерно 2,5 сантиметра и, сужаясь к концам, исчезал в его пальцах. Это мог быть тонкий кусок теста или резины, но он казался живым и вращался с большой скоростью, причем Хаушкен весь трясся от мышечного напряжения...

Я смотрел на этот непонятный предмет, а Хаушкен все шире разводил руки, предмет становился все прозрачнее... и вдруг я понял, что его больше нет. Он не разлетелся на части, не лопнул, как пузырь, а просто исчез - я видел его секунд пять. Хаушкен не сделал никакого неожиданного движения, а просто медленно разжал кулаки и показал мне ладони. Они казались сухими и чистыми. Он был совершенно обнажен, и рядом с ним никого не было. Я взглянул на снег, а Хаушкен, несмотря на свой стоицизм, не удержался от смешка - на снегу ничего не было видно.

Остальные внимательно следили за происходившим, и, когда предмет исчез, у них вырвался испуганный вздох... Они верили, что это чрезвычайно злой и опасный дух... Он способен принимать физическую форму, как мы только что наблюдали, или же остается невидимым. Он обладает силой вводить в тело тех, кто навлек на себя неудовольствие его хозяина, всяких насекомых, мышей, грязь, осколки кремня и даже медуз и маленьких осьминогов. Я видел, как крепкие мужчины невольно вздрагивали при мысли об этом духе и его страшной власти".

Репертуар шамана - его трюки, способы лечения, гаданий и оказания той или иной помощи - очень заметно варьирует от одной первобытной культуры к другой, но всегда опирается на магию, на понятие об иной реальности. Человек вряд ли сумел бы создать науку, если бы раньше не практиковал магию и не удивлялся бы тому, что, казалось, лежало за пределами понимания. Магия - это искусство добиваться желаемых результатов при помощи различных приемов (включающих знаки, символы и обряды), которые якобы дают колдуну власть над силами природы или над сверхъестественными силами. Магия в определенном смысле - это своего рода игра в науку. Она включает процедуры, сами по себе абсолютно нелепые, но тем не менее представляющие собой попытки добиться определенных результатов, примитивные методики для будущих открытий. Магия была бесценной опорой для первобытного человека, боровшегося со страхом смерти, с грозными непонятными силами, она помогала ему обрести уверенность в себе. А для охотника магия была еще и дополнительным оружием, почти таким же незаменимым, как копье; если же она не приносила желанных результатов, это означало, что была допущена какая-то ошибка в обряде, а может быть, успеху помешало нечто более могущественное.

Никаких сведений о магических обрядах у кроманьонцев до нас, естественно, не дошло. Но многие специалисты усматривают присутствие магии в кроманьонском искусстве. Живопись, рисунки, барельефы и фигурки часто рассматриваются как нечто подобное предмету, магически исчезавшему в руках Хаушкена, - как символы, тесно связанные с обрядами и сверхъестественными силами.

Например, более чем в 20 испанских, итальянских и французских пещерах были найдены отпечатки ладоней. Их вряд ли можно отнести к сфере искусства, но они указывают на присутствие человека, так же как отпечатки больших пальцев или следы ног. Одни из них закрашены внутри, другие обведены и снабжены фоном, третьи представляют собой просто контуры.

Что они означают? Почему в некоторых пещерах подавляющее большинство отпечатков оставлено левыми руками? Связаны ли они с системой счета? Или так проводилась "перепись" членов группы? А в тех случаях, когда мы видим на отпечатке не все пальцы, знаменует ли это ритуальное уродование или же какой-то язык знаков, обозначение животных? Ведь южноафриканские бушмены, по-особому сгибая или растопыривая пальцы, сообщают друг другу на охоте, какое животное замечено.

Отпечатки ладоней породили много вопросов и разнообразных гипотез. Но для нас они немы. И все же, глядя на эти отпечатки в сумрачной пещере, вроде французской пещеры Гаргас (см. стр. 130), испытываешь странное волнение. Ведь в эту минуту словно получаешь привет через десятки тысячелетий, отделяющих нас от наших далеких пращуров.

Магическим символом могли быть и разбросанные среди пещерных рисунков "тектиформы" (от латинского корня, означающего "крыша"). Эти "крышевидные" узоры часто имеют вид прямоугольников с вписанными в них крестами (см. стр. 133) и напоминают строительные леса - не исключено, что это были первые изображения строений, возведенных человеком. Но что же они изображают? Хижины? Шатры? Обиталища духов? Ловушки?

Однако теперь далеко не все специалисты истолковывают доисторическое искусство как средство магии. Некоторые, находящиеся под влиянием работ Зигмунда Фрейда (в частности, французский археолог Андре Леруа-Гуран), уложили почти все пещерные рисунки в совсем иную схему - в сложную систему половой символики.

Найденная во французской пещере раскрашенная галька восходит к концу последнего оледенения (10 тысяч лет назад). К тому времени некоторые символы могли стать настолько традиционными, что их понимали, даже когда они были нарисованы мелко и небрежно

Леруа-Гуран систематически изучал памятники пещерного искусства и пришел к выводу, что к обрядам, связанным с охотой, относится лишь сравнительно небольшой процент рисунков. С его точки зрения, на кроманьонское искусство сильнейшее воздействие оказало острое осознание различия полов, осознание порой недвусмысленно прямолинейное. Мужское и женское начала имели свои особые символы, своих животных, свои предметы обихода и так далее - по мнению Леруа-Гурана, практически весь мир, окружавший кроманьонцев, распадался для них на мужскую и женскую половины. Животные мужской группы включали оленей, горных козлов, медведей и носорогов; женской - зубров и диких коров. Абстрактные знаки, которые присутствуют почти во всех пещерных рисунках, Леруа-Гуран классифицировал по фрейдистской системе, отнеся острия, ветвистые линии и жезлы к мужской группе, а овалы, треугольники и прямоугольники - к женской. Распределяя животных и сложные узоры по группам, он исходил из того, символ какого пола изображен рядом с ними.

Изучив более 2 тысяч изображений животных и около 60 пещер, Леруа-Гуран сообщил, что 90% зубров и диких коров, символизирующих женское начало, сосредоточены в середине пещер - так сказать, в материнском чреве, тогда как 70% абстрактных мужских символов находятся ближе к входам, где они могли играть роль охранительных знаков. Таким образом, Леруа-Гуран рассматривал пещеру как аллегорию жизни на Земле, воплощающую мечту доисторического человека утвердить равновесие в природе. Он выдвинул предположение, что за этим стоит не простое уравновешивание мужского и женского начал, но и приведение к гармонии всех противодействующих сил - вполне абстрактная концепция, сходная с идеей "инь" и "ян" в китайской философии.

Как и следовало ожидать, эта теория вызвала бурю возражений. Ее критики указывают, что из нее следует, будто кроманьонцы заранее планировали роспись таких пещер, как Альтамира и Ласко, чтобы правильно распределить мужские и женские символы, тогда как в действительности, судя по многочисленным данным, эти пещеры расписывались без определенного порядка и в течение многих столетий.

Большим препятствием к пониманию образов и узоров, созданных людьми кроманьонских времен, была тенденция рассматривать искусство палеолита во всех его разветвлениях как нечто единое. На самом же деле оно чрезвычайно разнообразно, включает много стилей и создавалось во многих местах на протяжении добрых 30 тысяч лет. И представляется вполне правдоподобным, что символы вроде ладоней и тектиформ в разное время могли иметь различный смысл. Да и сами пещеры на протяжении тысячелетий могли служить для разных целей и быть залами совета, святилищами, школами, архивами, местом совершения различных обрядов и поминок по умершим.

Не только искусство указывает на то, что люди кроманьонских времен находили более сложные способы преодоления смутных страхов, тревоги и ощущения непонятного, которые, по-видимому, сопровождали рост их самоосознания. Страх смерти и стремление понять, что она такое и к чему ведет, свойственны именно людям и в полной мере были присущи кроманьонцам.

Найденные во Франции останки неандертальского мужчины, в могилу которого было положено мясо, породили предположение, что еще неандертальцы верили в загробную жизнь. Однако раскопки захоронений в Советском Союзе неопровержимо доказали, что некоторые кроманьонские племена заботились о пышности погребений гораздо больше, чем было принято считать, и хоронили своих умерших со сложными символическими церемониями. Возможно, так покойнику обеспечивалось приятное загробное существование, хотя и не исключено, что все это было символом земного положения умершего и должно было производить впечатление на живых. Но в любом случае они проливают новый свет на понятия каменного века о роскоши, а также на значение, которое тогда придавалось смерти.

Раскопки захоронений давностью в 23 тысячи лет, проводившиеся в области вечной мерзлоты, примерно в двухстах километрах к северо-востоку от Москвы, принесли поразительные находки. В 1964 году были обнаружены остатки двух скелетов; более сохранившийся принадлежал мужчине около 55 лет, погребенному в меховой одежде, богато расшитой бусинами (см. стр. 34). Могильная яма, а затем и покойник были обсыпаны красной охрой, которая, когда завершился процесс тления, облепила кости скелета. Археологи полагают, что красная охра либо символизировала кровь живых, либо должна была придавать умершим более живой вид. Под скелетом и на нем было найдено около 1500 украшений из кости, просверленные клыки песцов, предположительно составлявшие часть ожерелья, а также две дюжины браслетов из бивней мамонта и бусы из того же материала, которые, по-видимому, были нашиты рядами на кожаную одежду покойника.

Вторая важнейшая находка, относящаяся к 1969 году, была даже еще более поразительной. В одной могиле оказались скелеты двух мальчиков, положенных на спину головами друг к другу, так что черепа почти соприкасались. Младшему было лет 7-9, старшему - лет на пять больше. Их погребли в расшитой бусами одежде и с оружием, включая копья длиной около 2,5 метра, сделанные из выпрямленных бивней мамонта с очень тонкими заточенными остриями. На обоих покойниках были браслеты и кольца из бивней мамонта и, по-видимому, какие-то головные уборы. Длинные булавки скрепляли их одежду у шеи, чтобы им было тепло и уютно. Рядом со скелетами лежали два жезла начальника.

Неизвестно, должны ли были все эти украшения и предметы обеспечить мальчикам достойное существование в загробной жизни, или согревать и утешать их души, или просто подчеркнуть видное положение их семьи в земном обществе. Но каким бы ни было их назначение, они явно несли символический смысл и для тех, кто положил их в могилу, знаменовали что-то иное, что-то очень важное, ради чего стоило расстаться с внушительным количеством ценного имущества. Этот обычай многие тысячелетия после эпохи кроманьонцев поглощал немалую часть энергии человека и производимых им богатств.

В 1962 году некоторые указания на возможные интеллектуальные достижения кроманьонцев были получены с помощью наук, непосредственно с археологией не связанных. По-видимому, не исключено, что уже они использовали символы таким образом, который много позднее привел к возникновению письменности. Открытие это сделал Александр Маршек - сотрудник гарвардского музея Пибоди, - когда он работал над книгой о лунной программе НАСА. Собирая материалы о зарождении точных наук, он увидел фотографию небольшой обработанной человеком кости, на которую 8 тысяч лет назад был нанесен ряд зарубок и царапин. Маршек знал, что такие насечки часто встречаются на доисторических костях и камнях. И тут ему пришло в голову, что это, возможно, вовсе не украшения и не счет убитых животных, как полагали некоторые, а какие-то смысловые обозначения. Он пришел к выводу, что 167 зарубок на этой кости могли отмечать фазы луны на протяжении примерно шести месяцев.

Скелеты двух мальчиков, умерших 23 тысячи лет назад в возрасте 12-13 лет - один и около 8 - другой, лежат голова к голове в могиле, найденной на Сунгире (Советский Союз). Богатый инвентарь их могилы, включающий красиво выделанные копья и кинжалы из бивня мамонта, жезлы начальника, бусины с некогда великолепной меховой одежды и различные украшения из кости, заставляет предположить, что мальчиков хоронили торжественно, может быть, даже старались обеспечить им загробную жизнь

Отложив работу над книгой, Маршек в течение четырех лет исследовал под микроскопом сотни мелких предметов каменного века со следами резьбы. На многих из них были насечки, но на предметах, относящихся к ориньякскому периоду (34 тысячи лет назад), имелось необычно большое количество меток, образующих сложные системы. Маршек сосредоточил свое внимание на 30 хорошо сохранившихся предметах, которые, по его мнению, как и кость, положившая начало его поискам, могли нести сведения о фазах луны.

Наиболее интересной была овальная дощечка, вырезанная из оленьего рога и найденная в Дордони (см. стр. 138-139). По одной ее стороне змеится полоса, состоящая из 69 четких меток. Внимательно изучив дощечку, Маршек пришел к выводу, что полоса эта не может быть узором, вырезанным за один-два дня. Исследования под микроскопом показали, что тот, кто вырезал метки, менял орудие, а также силу нажима и характер удара 24 раза.

Метки, указывает Маршек, невелики и занимают очень небольшое пространство, а потому, если бы они служили только для украшения, их скорее наносили бы ударами одной силы по одному и тому же орудию, используя одинаковый нажим. Но микроскоп показал обратное. Поскольку трудно предположить, чтобы резчик так часто менял свои орудия, Маршек пришел к выводу, что метки наносились постепенно, в разное время и разными орудиями.

Пластины для серпа: Одним из последних величайших достижений в изготовлении каменных орудий в Старом Свете был микролит - небольшой кусок кремня с четкими углами, который нередко отбивался от пластины с острыми краями вроде изображенной вверху. Разломанная в заранее намеченных местах на три куска, как во втором ряду, такая пластина давала средний кусок е виде трапеции (два боковых куска в дело не шли) или, как в нижнем ряду, кусок, имеющий форму треугольника или сегмента. Затем эти микролиты можно было вставить (острым краем наружу) в деревянную или костяную ручку и укрепить их там смолой или каким-нибудь другим естественным клеем

Полученное орудие могло служить пилой или серпом, чтобы срезать траву для постелей и шалашей или даже жать колосья диких злаков

Этот вывод в свою очередь наводит на мысль, что метки представляли собой систематическое обозначение чего-то, за чем резчик следил для себя или для всей группы. Маршек решил, что каждая метка символизирует отдельную ночь, а прихотливые извивы полосы схематически фиксировали точки появления и исчезновения луны на протяжении двух с четвертью лунных месяцев.

После новолуния наблюдатель, глядящий на юг, будет видеть, что каждую новую ночь прибывающий лунный серп поднимается в небе все выше - и так семь ночей. Но на восьмой день луна начнет опускаться дальше к востоку - и так до пятнадцатой ночи, до полнолуния. Затем луна пойдет на ущерб, то есть каждый поворот извилистой полосы примерно соответствует началу очередной лунной фазы. В такой точке место и время появления луны меняются на обратные. Если истолкование Маршека верно, значит, кроманьонцы умели систематически собирать и фиксировать информацию.

Некоторые ученые считают, что работа Маршека открывает новый этап в изучении доисторических людей, другие не соглашаются с его гипотезой.

Большая часть панорамы кроманьонских времен, начинающейся около 40 тысяч лет назад и простирающейся до эпохи возникновения земледелия, обработки металлов и строительства городов, окутана туманами и испещрена обманчивыми тенями. Но по мере того, как археологи и антропологи сопоставляют и соединяют все больше обрывков случайных сведений, жившие тогда люди становятся нам ближе. Современный человек сознает, что он в какой-то мере еще разделяет страхи и чаяния своих братьев каменного века и нуждается в тех же точках опоры. Как сказал археолог Грэхем Кларк (Кембриджский университет): "Доисторический период вовсе не прожит людьми давным-давно. Он все еще здесь, с нами".