Глава третья. С деревьев на землю

Кошачий лемур, живое напоминание о вымершем предке всех приматов. Его глаза еще несколько обращены в стороны, а мозг невелик

Важнейшие события оказываются непреднамеренными; случайность обращает ошибки во благо... Величайшие мировые события не готовятся умышленно, они происходят сами собой.

Георг К. Лихтенберг (1742-1799)

Сколько мыслей вызывает взятый в руки зуб австралопитека! Ведь ты держишь то, что три миллиона лет назад начало образовываться во чреве одной из древних наших прародительниц. То, что росло точно так же, как растут наши современные зубы. То, что обретало форму и затвердевало во рту грудного австралопитека, который, конечно, хныкал, так как у него набухала и чесалась десна. То, чем маленький австралопитек жевал, пока этот молочный зуб не заменился постоянным.

Все это было. Вот оно-доказательство, у меня на ладони. Твердое, несокрушимое доказательство, побуревшее от времени, истертое за годы перемалывания растительной пищи. Этот зуб жевал, разминал пищу для языка, который ощущал ее вкус и проталкивал ее в горло. Я гляжу на зуб. Моя мысль лихорадочно работает, стараясь найти хотя бы намек на индивидуальность того, в чьем рту вырос этот зуб. Как он жил, как умер? Как относились к нему его родичи? Была ли его жизнь по меркам австралопитеков удачной или неудачной? Зуб глядит на меня. Он ничего мне не говорит.

И не может ничего сказать. Окаменелости - прекрасные свидетельства того, в каком направлении шла эволюция, но они почти ничего не сообщают о том, как она происходила и почему. Эти вопросы постоянно ставили в тупик специалистов, и некоторые из них предприняли исследования совсем иного рода, считая, что искомые ответы должно дать изучение ближайших родственников человека среди современных приматов - и в первую очередь шимпанзе, самого близкого из них.

Такая честь выпала на долю шимпанзе не только потому, что он чуть ли не кровный брат человека: по мнению ученых, из всех крупных человекообразных обезьян он наименее специализирован и, вероятно, больше остальных напоминает общего предка человекообразных обезьян и человека. Другими словами, проследив линию гоминидов в прошлое достаточно далеко, мы в конце концов доберемся до предка, который может оказаться похожим на современного шимпанзе.

А потому давайте всмотримся в человекообразных обезьян - и особенно внимательно в шимпанзе,- выискивая в них, если это возможно, не только то, в чем они еще сохраняют сходство с нами, но и стертый, искаженный намек на то, чем мы, возможно, были несколько миллионов лет назад. И, что не менее важно, быть может, нам удастся распознать те или иные пути, которые в конечном счете привели к различию между нами.

Сама идея изучения приматов для лучшего познания человека далеко не нова. Еще в 20-х годах нашего века Роберт Йеркс в Соединенных Штатах Америки наблюдал ручных шимпанзе, а Солли Закермен знакомился с павианами гамадрилами в Лондонском зоопарке. Оба они внесли важный вклад в науку о приматах, но и они сами, и другие исследователи постепенно пришли к выводу, что по-настоящему разобраться в сложностях сообщества приматов можно, только изучая животных в естественных условиях.

Правда, один человек много раньше уже вел такие исследования. Юджин Маре, эксцентричный южноафриканский поэт, наблюдал поведение павианов еще в 1905 году. Однако он жил в постоянной нужде и к тому же из-за тяжелой болезни стал наркоманом. Хотя он собрал много новых и ценных сведений о павианах, его труды не получили известности.

Научные полевые наблюдения за приматами начались в 30-е годы, когда Ч. Карпентер приступил к изучению гиббонов в Таиланде и обезьян ревунов на острове Барро-Колорадо в Панамском канале. Однако по-настоящему они развернулись лишь после второй мировой войны, когда многие молодые специалисты - некоторые из них впоследствии приобрели всемирную известность - покинули университеты и музеи и занялись изучением обезьян в естественных условиях. Они изучали гиббонов и орангутанов в Юго-Восточной Азии, лангуров в Индии, горилл, шимпанзе, павианов и разных лесных обезьян в Африке. В Центральной и Южной Америке началось интенсивное изучение обезьян Нового Света.

Оказалось, что вести наблюдение за приматами гораздо сложнее, чем думали прежде. Многие из них, например горные гориллы, обитают в труднодоступных местах. Другие держатся в верхнем ярусе джунглей, где они практически невидимы. Третьи, такие, как орангутаны, крайне редко встречающиеся животные. И почти все они стараются прятаться от наблюдателей. К тому же далеко не всегда бывает ясно, чему следует придавать значение и как истолковывать результаты наблюдений. Разные виды ведут себя по-разному в разных местностях, под воздействием разных экологических условий и даже в зависимости от плотности популяции.

Пришлось преодолевать давние предрассудки. Более ста лет ученые и путешественники считали гориллу опасным лесным чудовищем и красочно описывали, как она в дикой ярости бьет себя кулаком в грудь и испускает рев, от которого кровь стынет в жилах. А ее огромные зубы и мощная мускулатура не оставляли сомнений, что ей ничего не стоит откусить человеку руку или просто оторвать ее. В 20-х годах нашего века путешественник Карл Экли заподозрил, что гориллы вовсе не так свирепы, как было принято думать. Однако только зоологу Джорджу Шаллеру удалось доказать, что гориллы на самом деле - робкие и кроткие животные.

Шаллеру было очень трудно вести свои исследования, но вовсе не потому, что гориллы могли напасть на него и разорвать в клочья, а потому, что ему редко удавалось подобраться к ним на достаточно близкое расстояние. Он и его жена тринадцать месяцев прожили в маленькой хижине высоко на склоне вулкана Вирунга, на востоке Кении. Шаллер рыскал по сырым туманным лесам, нередко на высоте трех с половиной километров, проходя в день по 15-20 километров по невероятным чащобам, ночуя под открытым небом,- и все для того лишь, чтобы хоть мельком увидеть этих неуловимых животных.

Шаллер узнал о горных гориллах очень много, но считает, что узнать о них можно еще гораздо больше. Ему так и не удалось подружиться с дикой гориллой, и он ни разу не прикоснулся ни к одной из них. Этого сумела добиться Диана Фосси, молодая специалистка по приматам, которая поселилась в тех же горах, где жил Шаллер, работает там сейчас и предполагает работать еще долго. Ей удалось познакомиться с гориллами поближе: в один незабываемый день большой самец подкрался к ней и робко дотронулся до ее руки. А она, чтобы ободрить его и не спугнуть, старательно смотрела в сторону.

Хотя гориллы физиологически и очень близки к людям, в них мы не находим такого сходства с собой, как в бойких и любопытных шимпанзе. Гориллы едят грубую растительную пищу. Они спокойны, флегматичны, консервативны в своих привычках и относительно медлительны.

Шимпанзе, благодаря долгим и самоотверженным полевым наблюдениям, теперь изучены достаточно хорошо. Большая заслуга тут принадлежит Джейн Гудолл. Все началось с того, что она стала секретаршей Луиса Лики. Однажды Лики узнал, что в лесах на западе Танзании неподалеку от реки Гомбе-Стрим, впадающей в озеро Танганьика, обитает группа шимпанзе. Лики интересовало все, что связано с приматами, и он решил поручить кому-нибудь наблюдение за этими шимпанзе - он считал, что лесистые берега Гомбе очень похожи на Олдувай, каким он был два миллиона лет назад.

Джейн Гудолл посвятила изучению шимпанзе многие годы. Как и Шаллеру, труднее всего ей было преодолеть их недоверчивость и осторожность. Она разбила лагерь неподалеку от озера и поселилась там с матерью. День за днем Джейн бродила в поисках шимпанзе по лесу, занимающему площадь около 40 квадратных километров. Она решила вести за ними наблюдение сначала с почтительного расстояния, чтобы исподволь приучить их к своему присутствию, и только потом попытаться свести с ними более тесное знакомство. Но шли месяцы, а ей все еще не удавалось приблизиться к ним и они по-прежнему относились к ней с подозрением. В конце концов долгий испытательный срок, который вряд ли выдержал бы менее преданный своему делу человек, завершился, и многие, хотя и не все, шимпанзе признали Джейн своей. А с некоторыми она даже подружилась. Она провела среди них тысячи часов, иногда вступая в прямой физический контакт: раздавала бананы или играла с детенышами. Но чаще она тихо сидела в стороне и наблюдала жизнь сообщества, которая постепенно раскрывалась перед ней во всей своей сложности.

Когда два года спустя в лагерь Джейн Гудолл приехал фотограф Гуго ван Лавик снимать шимпанзе, ему так же, как прежде ей самой, пришлось выдержать испытательный срок, пока животные присматривались к нему, привыкали и постепенно начинали считать своим,- только после этого они стали вести себя естественно и в его присутствии. Однако - и это свидетельствует о сообразительности шимпанзе - они быстро ассоциировали его с Джейн, своим другом, и процесс привыкания занял всего месяц. Исследования Джейн и фотографии Гуго (теперь они муж и жена) раскрывают перед нами мир человекообразных обезьян, чей физический склад и социальная организация дают обильную пищу для построения гипотез о происхождении человека.

Крупные человекообразные обезьяны предстают перед нами в искаженном виде, так как мы наблюдаем их глазами современного человека в обстановке, настолько очеловеченной, что они кажутся гораздо более беззащитными, менее сообразительными и менее приспособленными, чем в действительности. И причина лежит не в них, а в окружающем мире. Он переменился так быстро, что они не успели перемениться вместе с ним, и им нечего противопоставить вездесущему, стремительному, шумному, вооруженному ружьями, пожирающему дикую природу, сжигающему леса, загрязняющему воздух и реки конкуренту. В наши дни все виды человекообразных обезьян оттеснены в глухие уголки - их среда обитания неумолимо сокращается под натиском лесоруба, рудокопа, охотника и даже землемера: ведь там, где совсем недавно обезьяны качались на ветвях, теперь выросли поселки и города.

В 1968 году мне довелось побывать в угандийском лесу Будонго, и я особенно остро ощутил всю беспощадность этого наступления. Будонго - удивительное место: огромные деревья, сочная тропическая зелень и тишина, такая, что слышен свист ветра в крыльях, когда на ближнюю вершину опускаются птицы-носороги. Впрочем, тишина в лесу стоит только до тех пор, пока какая-нибудь группа обитающих там шимпанзе не примется пронзительно кричать, взвизгивать и ухать, оповещая всех и каждого, что они отыскали фиговое дерево, все в спелых плодах. Но шум быстро стихает, и наблюдателю, притаившемуся внизу в надежде увидеть шимпанзе, начинает казаться, будто безмолвный лес необитаем. Шимпанзе, если только они не перебираются на новое место и не кричат, ведут себя поразительно тихо. Помню, как-то утром я лежал под кустом, рассчитывая, что шимпанзе, которые несколько минут назад поднимали невероятный гам, в конце концов направятся в мою сторону. Кругом царила полная тишина, и просто не верилось, что в какой-нибудь сотне метров от меня за непроницаемой завесой зелени 20-30 крупных животных спокойно занимаются своими обычными делами: едят, лазают по веткам, обыскивают друг друга. До меня доносился только один звук: еле слышное зудение. Это километрах в пяти работала лесопильня. Лес Будонго - государственная собственность, и в нем идет планомерная добыча древесины. Я лежал и думал, различают ли шимпанзе этот звук или, давно свыкшись с ним, обращают на него не больше внимания, чем на жужжание насекомых.

В листве позади меня раздается шорох. Я осторожно поворачиваю голову и прямо перед собой вижу гуттаперчевую морду, всю в тревожных морщинах. Ясные карие глаза заглядывают в мои и вдруг исчезают - словно чеширский кот в "Алисе в стране чудес". Невозможно уловить ни малейшего движения, но передо мной вновь нет ничего, кроме зеленой завесы листьев. По-видимому, остальные шимпанзе оповещаются о моем присутствии: полчаса спустя я слышу их крики гораздо дальше.

Тупайи, которые теперь обитают в Юго-Восточной Азии, очеь похожи на тех мелких насекомоядных зверьков, которые внешне напоминают крыс, о как считается, стали предками всех приматов. Это настоящие четвероногие, и их пользы завершаются когтями, а не плоскими ногтями, как и других эволюционно более развитых приматов

Тревожные морщины? Они есть у всех шимпанзе - то есть морщины. Тревожными они показались мне, человеку XX столетия, который знает, что у шимпанзе есть причины для тревоги. Сами они живут в этом лесу без забот и тревог, как будут жить и дальше, если оставить их в покое. Здесь их родной дом. И они будут по-прежнему процветать здесь... если их оставят в покое. Когда я вспоминаю все это и заставляю себя взглянуть на шимпанзе как на хозяина здешних мест, он перестает казаться беззащитным и жалким. Отодвиньте человека в прошлое на несколько миллионов лет, отберите у него все то, что сейчас стало угрозой для шимпанзе, и пропасть между ним и человекообразными обезьянами заметно уменьшится. Возможности человека сокращаются, обезьян - увеличиваются. Особенно ясно это стало теперь, когда исследования таких ученых, как Гудолл, Фосси и Шаллер, открыли нам, насколько сложны и тонки законы, управляющие сообществами приматов.

Держа все это в уме, мы теперь можем вернуться в те времена, когда людей еще не было вовсе, и рассмотреть приматов в целом, чтобы попытаться понять, почему не полуобезьяна и не низшая обезьяна, а человекообразная обезьяна-причем только одна - пошла путем, на который не вступил никакой другой примат. Для начала нам следует разобраться в способах передвижения приматов, когда они еще все обитали на деревьях. Именно в различии этих способов, возможно, и скрыт первый ключ к разгадке эволюции гоминидов. Маленькие крысоподобные насекомоядные зверьки, которые взобрались на деревья 75 миллионов лет назад, передвигались по ним примерно так же, как современные белки. Но те, кто затем развился в подлинных приматов, претерпели довольно быструю эволюцию. Лапы у них превратились в руки с цепкими пальцами, способными крепко хвататься за ветку. У некоторых групп выработался медленный, но надежный способ передвижения "на четырех руках", для которого характерна сильная хватка, несоразмерная с величиной тела. Потто, как и медленные лори, до сих пор передвигаются таким способом - эти животные имеют очень сильные руки.

Другой способ передвижения развивался в направлении прыжков и цепляния. Некоторые древние полуобезьяны были замечательными прыгунами.

Долгопят принадлежит к полуобезьянам, это один из древнейших приматов, произошедших от животных, сходных с тупайями. Долгопяты, обитающие теперь только в Юго-Восточной Азии, - крохотные ночные плотоядные зверьки, которые едят насекомых и ящериц. Их задние конечности непропорционально длинны, как у кенгуру, но, как и передние, завершаются цепкими кистями. Передвигаются они, прыгая и хватаясь за ветки

Они обладали длинными нижними конечностями - по отношению к остальному телу такими же длинными, как у кенгуру,- и очень короткими передними конечностями. Почти все они были маленькими, как и некоторые из ныне живущих видов: филиппинский долгопят, например, размерами не превосходит котенка.

Но с течением времени многие полуобезьяны стали крупнее. Почему именно, пока еще не установлено, хотя ясно, что естественный отбор, как правило, благоприятствует появлению более крупных особей, за исключением тех случаев, когда малые размеры обеспечивают явные преимущества. Так, более крупные, более агрессивные самцы в борьбе за самку находятся в более выгодном положении, чем их соперники помельче. Кроме того, становясь крупнее, полуобезьяны уже могли не опасаться небольших змей и хищных птиц. Собственно говоря, подобные враги содействуют увеличению размера особей в популяции, поскольку истребляют в основном мелкие экземпляры.

Однако увеличившийся рост несет в себе свои проблемы. Крупное тело труднее укрыть. Оно требует больше пищи. Если такое животное питается плодами или молодыми побегами и листьями, растущими на тонких ветках, в его эволюции обязательно наступает состояние равновесия, когда дальнейшее увеличение роста утрачивает свои преимущества, поскольку животное уже не может добираться до самой лучшей пищи. Короче говоря, для каждого образа жизни есть свой оптимальный размер тела. Тем не менее, если влияние естественного отбора в направлении увеличения роста сохраняется, это может привести к изменению образа жизни и прыгун преображается в "доставалу" с гораздо более длинными передними конечностями.

Более длинные руки позволяют примату не держаться только за одну ветку, а распределять свой вес между двумя-тремя. Особую важность приобретают цепкие пальцы с плоскими ногтями - когти годятся для маленьких лазающих животных, но не для крупных.

И вот в олигоцене, около 40 миллионов лет назад, появляются более крупные, более тяжелые, но более проворные приматы с более длинными руками. Их пищевые предпочтения расходятся, и они расселяются по разным участкам леса, по разным деревьям и даже по разным ярусам одного и того же дерева. Некоторые из этих длинноруких приматов превратились в четвероногих и свободно бегали по веткам на всех четырех лапах. Это были низшие обезьяны. Другие, чьи руки удлинились еще больше, предпочитали тянуться, карабкаться и перебираться с ветки на ветку, повисая на руках. Это были человекообразные обезьяны.

Различие между передвижением на четырех конечностях и брахиацией (так называется способ передвижения на руках, свойственный человекообразным обезьянам) может показаться не столь уж принципиально важным. На самом же деле значение его огромно. Хотя низшие обезьяны способны сидеть довольно прямо, а некоторые иногда стоят на задних конечностях, настоящая прямая осанка им не свойственна. Для передвижения они опускаются на все четыре конечности. Они обладают отлично развитыми пальцами на руках и ногах, но по веткам ходят, опираясь на ладони, и, хотя предметы они хватают очень ловко, им приходится все бросать, едва они опускаются на ноги, когда им надо бежать.

Человекообразные обезьяны, которые лазают, раскачиваются на ветках и хватаются за них, обладают заметно более прямой осанкой, чем низшие обезьяны, и движения рук у них много свободнее.

Чем прямее осанка и многообразнее движения рук, тем легче животному сидеть, стоять и хвататься за что-нибудь, тем чаще оно использует руки. Руки обретают все больше возможностей брать, срывать, держать, ощупывать, носить. Чем чаще рука производит эти действия, тем лучше она их выполняет. Шимпанзе, как обнаружила Джейн Гудолл, способен пальцами ободрать листья с веточки - то есть сделать приспособление для ловли термитов. Он ловко засовывает изготовленный таким способом тонкий прут в термитник через узкий ход и затем слизывает вцепившихся в прут термитов. Эта поразительная операция требует не только точных и умелых действий довольно высокого порядка, но и сообразительности. Другими словами, возрастающая роль руки оказывает эволюционирующее воздействие на мозг - он становится больше.

Это доказывается тем, что человекообразные обезьяны, чьи руки освобождены благодаря почти прямой осанке, которую они способны принимать, заметно сообразительнее низших обезьян - ведь у этих последних руки хотя и достаточно ловки, но используются относительно мало из-за способа передвижения на четырех конечностях и в результате не столь активно стимулируют деятельность мозга.

Потто - ночная африканская полуобезьяна с шерстистым мехом. Он лазает по веткам очень медленно, не по росту силен, и его большой палец противопоставлен остальным, что обеспечивает мощную хватку. На каждой из лап сохранилось по одному 'туалетному коготку' для расчесывания шерсти, остальные же когти преобразились в плоские ногти

Обезьяны вроде этой верветки обладают высокой приспособляемостью, мозг их заметно крупнее, чем у полуобезьян, они гораздо многочисленнее, а также шире распространены, чем эти последние, хотя и произошли от них. Верветка - обычная африканская древесная обезьяна. Пальцы у нее очень ловкие, и все они имеют ногти

Гиббон отстоит от человека дальше всех остальных человекообразных обезьян. Он, кроме того, наиболее специализирован: его мощные длинные руки и крюкообразные кисти приспособлены для стремительного полета с ветки на ветку. Гиббоны живут в густых лесах Юго-Восточной Азии, но и в этом тесном мирке каждая семья держится на своем участке. Они уступают в сообразительности остальным человекообразным обезьянам, возможно потому, что редко спускаются на землю и лишены стимулирующего общения с большим числом себе подобных

Так-то оно так. Человекообразные обезьяны обладают начатками прямохождения. Они сообразительнее низших обезьян и чаще пользуются руками. Почему же не все они стали людьми? Вопрос этот крайне сложен. Пожалуй, найти на него ответ будет проще всего, если мы перенесемся в экваториальный лес Будонго, каким он был 20-30 миллионов лет назад, и попробуем воссоздать ситуацию с точки зрения живших в то время человекообразных обезьян. Между ними уже появились различия - мы это знаем, в этом нас убеждают окаменелости. Но различия эти еще не столь велики, как в наши дни. Все четыре сохранившихся вида человекообразных обезьян - гиббоны, орангутаны, шимпанзе и гориллы - стали крупнее, чем были когда-то, причем, если не считать гиббонов, гораздо крупнее. И у всех у них руки стали длиннее, особенно у гиббонов и орангутанов.

Гиббоны и орангутаны обитают в Азии. Наблюдения и экспериментальные, в том числе генетические, исследования выявляют у них поразительные отличия от шимпанзе и горилл. Собственно говоря, они гораздо меньше похожи на шимпанзе, чем человек. Это указывает на очень давнее разделение, которое произошло задолго до того, как разветвились линии человека, гориллы и шимпанзе, и даже может считаться еще одним доводом в пользу общего африканского происхождения этих трех видов, состоящих в более тесном родстве.

Для гиббона и орангутана в наши дни характерно то, что они ведут почти исключительно древесный образ жизни. Миллионы лет лазанья, раскачивания на ветках и питания исключительно плодами лесных деревьев выработали у них крайне выраженную древесную специализацию. Оказываясь на земле, они передвигаются медленно и неуверенно. На деревьях же они великолепны, причем каждый по-своему. Гиббон - прирожденный воздушный гимнаст: он повисает то на одной, то на другой ветке, раскачиваясь, как сорвавшийся со стопора маятник, и, внезапно описывая в воздухе головокружительную дугу, хватается за следующую ветку только для того, чтобы тут же перелететь на третью. Любой гиббон способен за две секунды пролететь по всей длине вагона метро, перехватившись не больше трех-четырех раз. Для гиббона руки и кисти - это все. Пальцы у него удлинены и служат мощными крючьями, чтобы хвататься за ветки. В результате такой специализации пальцев гиббон по сравнению с остальными человекообразными обезьянами обладает наименее ловкими руками и самым маленьким мозгом.

Орангутан совершенно не похож на гиббона. Он гораздо крупнее: взрослый самец-оранг весит 100-150 килограммов, в то время как гиббон - каких-нибудь 5-7 килограммов. Совершенно очевидно, что животное таких размеров не приспособлено к тому, чтобы стремительно летать по ветвям. Однако благодаря на редкость цепким пальцам не только передних, но и задних конечностей, которые он способен протягивать в любых направлениях (собственно, его с полным правом можно назвать четвероруким), орангутану, как он ни крупен, доступна практически любая часть дерева. Уверенно хватаясь за ветки и перебирая лапами, он передвигается неторопливо, но успешно, хотя и принимает при этом самые невероятные позы. Например, орангутан способен, ухватившись ногами за две вертикальные ветки, "сидеть" в воздухе так, что его голова находится на уровне пальцев, а рука тем временем тянется к какому-нибудь плоду. В подобной позе он удивительно напоминает огромного волосатого оранжево-коричневого паука.

Если сравнить этих специализированных животных с универсальной моделью низшая обезьяна - человекообразная обезьяна (то есть с вероятным общим предком всех обезьян), то становится ясно, что гиббон и орангутан эволюционировали совершенно не в том направлении, которое могло бы привести к очеловечиванию их потомков. Оба они настолько приспособлены для жизни на деревьях, что любые дальнейшие изменения могут привести только к еще большей специализации.

Гориллы и шимпанзе, с другой стороны, не пошли чисто древесным путем. Специализация горилл, если это можно назвать специализацией, проявлялась в увеличении размеров и в переходе от питания плодами и листьями к более широкому ассортименту, включающему молодую кору, старые листья, корни, побеги бамбука и разные травянистые растения.

Эти два направления специализации гориллы идут параллельно друг другу. Спускаясь на землю за кормом, горилла может ничего не опасаться, потому что она - крупное и сильное животное и хищник предпочитает обходить ее стороной. А оттого что она крупна, ей требуется много грубой растительной пищи, которой изобилуют места ее обитания. Современную гориллу можно назвать "бывшим брахиатором". Она сохраняет весь аппарат, необходимый для лазанья и хватания-у нее остались ловкие пальцы, сметливый мозг и длинные руки обезьяны-брахиатора,- но она слишком громоздка, чтобы передвигаться по ветвям с помощью рук. Молодые гориллы смело резвятся на деревьях, но их родители на это не способны. Они, в сущности, почти наземные животные. Гориллы обрели на земле очень удобную экологическую нишу, и необходимость в дальнейшей эволюции для них исчезла. Они, так сказать, слоны мира приматов и, подобно слонам, могут никого не опасаться, кроме человека.

Из всех крупных человекообразных обезьян наименее специализированы шимпанзе. В смысле величины шимпанзе представляют собой удачный компромисс - они не так крупны, чтобы это мешало передвижению по деревьям, и достаточно крупны, чтобы противостоять наземным хищникам, тем более, что живут они группами. Поэтому шимпанзе чувствуют себя дома как на деревьях, так и на земле. Хотя они все еще питаются плодами, главным образом спелыми фигами, но способны есть самую разнообразную пищу, которую находят на земле, включая и животную - птичьи яйца, птенцов, насекомых, ящериц и небольших змей, а иногда даже лакомятся молодыми павианами, диким, поросенком или бушбоком.

Обладает ли шимпанзе большей врожденной сообразительностью, чем горилла, сказать трудно, так как гориллы пока изучены очень мало, но, судя по имеющимся сведениям, пальма первенства тут принадлежит шимпанзе. И безусловно, он кажется гораздо смышленее благодаря своему характеру. Шимпанзе общительны, любопытны, дружелюбны. Они любят нравиться. Эта черта, вероятно, связана с системой группового поведения, которая у них выработалась. Групповой образ жизни чреват опасными внутренними столкновениями, и шимпанзе должны были выработать способы их предотвращения. Они достигают этого умиротворяющими позами, жестами и прикосновениями. "Я очень хороший, - словно бы заявляют они. - Вот посмотрите, и сами увидите".

Кроме того, шимпанзе - отличные и очень наблюдательные имитаторы. Динамичный и свободный характер их сообщества содействует развитию этой черты. В качестве орудий шимпанзе применяют не только прутья, но и камни. Когда им угрожают, они бросают в сторону врага ветки и камни, размахивают толстыми сучьями. Они используют разжеванную траву или листья в качестве губки, чтобы собирать воду, бьют ладонями по выступающим досковидным корням тропических деревьев, словно в барабаны.

Гориллы по сравнению с ними кажутся медлительными, замкнутыми животными и всему предпочитают простоту и пассивность. Они редко вступают в драки. Их огромная физическая сила как бы сбалансирована характером, главные черты которого составляют сосредоточенность в себе, терпимость и своего рода хмурая отчужденность - все эти свойства препятствуют им калечить друг друга.

Насколько известно, гориллы орудиями не пользуются - в возбужденном состоянии они кидают листья и ветки. Детеныши играют различными предметами, что свойственно молодым особям многих млекопитающих, но взрослые не играют так никогда. Они слишком флегматичны и угрюмы.

Формирование поведения шимпанзе и горилл, вероятно, шло параллельно с их физической эволюцией, не опережая ее, а потому мы можем предположить; что сообщества горилл и шимпанзе, какими мы их знаем, существуют уже миллионы лет. Почему медлительная горилла пошла иным путем и стала флегматичным вегетарианцем, понять нетрудно. Сложнее на первый взгляд разобраться в том, почему не стал человеком шимпанзе, чьи особенности как будто совпадают с теми, которые у другой спустившейся с дерева человекообразной обезьяны преобразились в человеческие свойства.

Но стоит вдуматься - и тот факт, что шимпанзе не поднялся выше по эволюционной лестнице, утратит таинственность. Современный шимпанзе воплощает в себе результат действия уже знакомого нам процесса видообразования, то есть постепенного разделения единой популяции на подпопуляции, развивающиеся в чуть разных направлениях и в конце концов получающие возможность занять разные экологические ниши. Предположим, что процесс этот начался с неспециализированной человекообразной обезьяны, несколько напоминающей шимпанзе. Она, возможно, чуть меньше шимпанзе, руки у нее чуть короче, и она заметно более всеядна, а потому более склонна кочевать в поисках корма. Иначе говоря, перед ней открыт мир, и она может двинуться в любом из нескольких направлений.

Если в местах ее обитания много лесов, изобилующих фиговыми деревьями, соблазн не спускаться на землю, а специализироваться на поедании плодов и передвижении с помощью рук будет очень велик. Я написал "соблазн", но это вовсе не значит, что эти обезьяны станут сознательно что-то выбирать. Они просто будут жить поколение за поколением, делая то, что легче.

Но в другой области или в другую эпоху среда обитания может оказаться несколько иной - меньше плодов на фиговых деревьях, зато на земле много семян, ягод, клубней, насекомых и другой пищи. Такая среда могла дать толчок развитию животного с несколько иным обликом и повадками. Обитающие на деревьях брахиаторы передвигаются главным образом с помощью рук. Тем, кто живет на земле, требуются более сильные ноги, чтобы ходить. Если, живя на деревьях, они давно уже научились сидеть, стоять выпрямившись и висеть, то, скорее всего, и на земле они часто вставали, выпрямившись во весь рост, например, чтобы осмотреться среди высокой травы (как это делают и сейчас некоторые низшие и человекообразные обезьяны), а может быть, и просто для того, чтобы перейти на другое место.

Поскольку эти человекообразные обезьяны уже обладали руками, хорошо приспособленными для держания, у них имелась дополнительная причина ходить на задних конечностях, так как это обеспечивало наилучший способ переноски пищи. А если они, как современные шимпанзе, уже начинали пользоваться камнями, прутьями и ветками, то, возможно, носили эти простейшие орудия с собой, что также заставляло их все больше времени оставаться на задних конечностях. Могло ли все это в конечном счете привести к появлению прямоходящего, сметливого шимпанзе с большим мозгом и начатками материальной культуры?

Теоретически да, могло бы, если бы мы и прямоходящих потомков прямого предшественника шимпанзе также называли бы шимпанзе. Но мы так не делаем; этого прямоходящего потомка мы называем австралопитеком, а оставшегося на деревьях пожирателя фиг - шимпанзе.

Протошимпанзе и протоавстралопитек, возможно, даже некоторое время делили одну среду обитания, но, претерпевая медленный процесс эволюционных изменений, постепенно оказались разделенными прежде всего поведенческими особенностями, а потом уж и географическими барьерами. Мы никогда не узнаем, что именно послужило толчком к тому, что эволюция их пошла в разных направлениях. Объяснение может быть самым простым: среди любителей фиг наиболее сильные и ловкие пожирали плоды настолько жадно, что, сами того не подозревая, способствовали появлению линии человекообразных обезьян, которым легче было жить на земле, чем выдерживать конкуренцию с этими здоровяками на деревьях.

Как уже не раз говорилось, все эти процессы шли невообразимо медленно, и те, кто претерпевал изменения, ничего о них не знали и никак им сознательно не содействовали. Не было человекообразной обезьяны, которая в один прекрасный день "решила" бы, что ради своего будущего ей лучше спуститься на землю и порвать отношения с собратьями, которые остаются на деревьях. На самом же деле на протяжении неимоверно долгого времени развивалась линия человекообразных обезьян, которые постоянно искали пищу на земле и мало-помалу приобрели физические и поведенческие особенности, наиболее подходящие именно для такого образа жизни. Шимпанзе же остался - как остается и теперь - длинноруким пожирателем фиг. Он так по-настоящему и не расстался с деревьями. Ему и на них было хорошо.

Подведем итоги: решающим, по-видимому, был выбор момента. Нельзя спуститься с деревьев слишком рано, еще четвероногой обезьяной,- иначе так и останешься четвероногой, что, например; произошло с павианами. Надо выждать, пока ты не научишься хватать и лазать, пока у тебя не разовьются начатки прямой осанки и умение пользоваться руками. Но и ждать слишком долго тоже не стоит, или ты станешь брахиатором (вспомни, что произошло с гиббонами и орангутанами: из-за своих непомерно длинных рук они теперь навеки прикованы к деревьям). Надо выбрать правильный момент до того, как ты прочно обоснуешься в конкретной экологической нише, и оказаться первой обезьяной, которая сумеет заняться на земле чем-то новым. Вот так ты найдешь для себя законное место. Вот так ты станешь человеком. Другие, у кого была такая возможность, слишком замешкались, а потом пошли в несколько ином направлении - и стали шимпанзе и гориллами.