Шамиссо, Эшшольц и сальпы

"Рюрик" был очень маленький бриг, на нем было всего двадцать матросов. Но "Рюрик" был исключительно крепкий, а главное, удачливый бриг: почти трехлетнее кругосветное плавание ему оказалось нипочем, мало кто болел, что объяснялось в значительной мере неусыпными попечениями доктора Эшшольца Ивана Ивановича, двадцатидвухлетнего профессора из Дерптского (Тартуского) университета. Эшшольц был врачом экспедиции, но еще он был замечательным натуралистом-зоологом, в частности энтомологом. Немалую роль в быстро возникшей и укрепившейся дружбе Ивана Ивановича и

Адальберта Логиновича (как все теперь звали Шамиссо) сыграло то обстоятельство, что им выпал жребий два с половиной года качаться в подвесных койках в одной каюте. И - общность научных интересов. Открытие, и немаловажное, ожидало натуралистов еще в начале путешествия, в Атлантике, 16 октября 1815 года.

Еще 13 октября наступил мертвый штиль. Пекло солнце, тропический океан сиял, и в полдень подобно своему герою Шлемилю Шамиссо убеждался в том, что лишился тени: то немногое, что от нее оставалось, лежало у его ног крошечным, не стоящим внимания лоскутком.

Штиль - золотое время для наблюдений. И господа ученые занялись ими. Море вокруг кишело живностью. Были среди нее и сальпы. Ученым эти животные были известны. Их считали в те времена моллюсками, только без голов и раковин. Сальпа, похожая на маленький прозрачный прямоточно-реактивный двигатель или крошечный бочонок (некоторых так и зовут - бочоночники), не существует в одиночестве. С помощью специальных выростов она сцепляется с другой такой же сальпой, та с третьей и т. д. И вот уже несколько десятков животных, сцепившись наподобие пулеметной ленты, в такт втягивают и выталкивают воду, лента движется, извиваясь, похожая издали на прозрачную, переливающуюся радужно змею. Иногда рядом с такими "змеями" находили одиночных сальп, но совсем другого вида, явно "неколониальных". Полчища таких "змей" и одиночных сальп другого вида окружили "Рюрик" 16 октября 1815 года.

"По пути от Плимута до Тенерифа,- пишет историограф науки в конце прошлого века, - Шамиссо сделал во время штиля поразительное наблюдение, что отдельные сальпы, которые никогда частью цепи не являются, всегда содержат в себе зародышей, копирующих сальп из цепи. И наоборот, в сальпах - членах цепи содержались зародыши, чьи формы соответствовали отдельным сальпам.

Принадлежащие к цепи животные, которые плодили одиночных сальп, оказались гермафродитами; отдельные же сальпы, напротив того, бесполы, и колониальные сальпы зарождаются в них без оплодотворения путем почкования. Так обмениваются между собой два сообщества животных, которые размножаются одни - половым путем, другие - неполовым, с помощью почкования, и которые различаются между собой и многими другими признаками. Шамиссо образно обрисовал это: сальпа подобна не своей матери и своей дочери, а своей бабушке и своей внучке".

А. Шамиссо опубликовал статью "Сальпа" на латинском языке скоро по возвращении из путешествия. Во всех без исключения русских и советских и почти во всех зарубежных научных и популярных изданиях открытие "чередования поколений" приписывается А. Шамиссо, и только ему. И везде воздается справедливая хвала его прозорливости и проницательности: четверть века после плавания "Рюрика" биологи только и делали, что высмеивали фантазии "поэта в науке". Выдающийся зоолог Ф. Мейен во время своего кругосветного путешествия 1830-1832 годов истребил тысячи сальп, проверяя, есть ли внутри них зародыши особей другого типа, и был столь несчастлив, что ни разу за три года ничего такого не наблюдал. Ф. Мейен решительно "опроверг" А. Шамиссо...

Но сначала несколько слов о том, что же в сущности было открыто и почему это было столь важно, что великий Кювье, родоначальник палеонтологии, выслушав в 1818 году в Лондоне рассказ Шамиссо о чередовании поколений, потребовал немедленно опубликовать его, а бездна прочих биологов встретила статью с каким-то ожесточенным недоверием?

Великий Карл Линней положил начало порядку в биологической науке, распределив всех животных и все растения по разрядам. Система Линнея, объединяющая и разделяющая животных в зависимости от степени сходства в строении по видам, родам, типам и так далее, положила начало представлению о мере родства всего живого мира. А где родство, там неизбежно должен возникнуть вопрос об общих предках, об эволюционной иерархии, о том, к чему пришел Ч. Дарвин и о чем догадывались многие биологи и до Дарвина, - о постепенном происхождении видов путем эволюционных изменений.

В системе Карла Линнея одиночные, самостоятельные сальпы отнесены к типу моллюсков, с которыми у них действительно есть много общего, а колониальные сальпы - к типу зоофитов. Зоофит в переводе - "животнорастение". В эту группу когда-то сваливали все, что казалось примитивно близким к растениям, например актинии, губки. Открытие чередования поколений ставило под удар, под сомнение всю систему Линнея. И недаром. Позже, в середине прошлого века, это явление обнаружили у гидроидных животных. Оказалось, что маленькие полипы, растущие от одного основания и долго почитаемые за растения, размножающиеся почкованием, и маленькие юркие медузки, плавающие в изобилии по соседству с этими полипами и способные к половому размножению,- это "одно и то же лицо". Для биологов эти открытия были примерно так же удивительны, как если бы вдруг обнаружилось, что все страусы - это дети обезьян, а обезьяны в свою очередь выводятся из страусовых яиц. Для интуитивно созревающих в умах эволюционистских воззрений это было большим, с одной стороны, потрясением, а с другой - толчком. Сама идея незыблемости видов летела в тартарары, если дети могли совершенно не походить на родителей.

Вот почему открытию явления чередования поколений было с самого начала придано принципиальное значение. Правда, то, что это открытие связано пока лишь с именем Шамиссо, кажется большой несправедливостью. Шамиссо и Эшшольц работали вместе, и открытие это их общее.

Вот цитаты из статьи Шамиссо "Сальпа", написанной по-латыни: "Этот род был первым, который нам попался и у которого мы с дорогим моим другом Эшшольцем впервые исследовали размножение". "Здесь мы занимались - и особенно (!) Эшшольц - сальпами".

Все было ясно, но не хватало одного - свидетельства самого Эшшольца. Найти его оказалось нетрудно, стоило только поискать. В трехтомном отчете об экспедиции на "Рюрике" роли распределены четко. О. Коцебу рассказал о самом плавании. О научной части экспедиции рассказал Шамиссо, и в его тексте нет ни слова о сальпах! А в самом конце третьего тома есть безымянные, неподписанные "Дополнения". Неподписанные, а потому не обозначенные ни в какой библиографии. Однако многое (например, выражение: "мы с моим другом А. Шамиссо") ясно говорит: это писал И. Эшшольц. И первое же из безымянных дополнений - о сальпах!

Вот оно (обратите внимание, как распределяются в тексте местоимения "мы" и "я").

"16 октября усмотрели мы два рода Salpae; один из них был Salpa maxima L., другой составлял странный, из двух по наружности различных двухснастных состоящий род, над которым я был столь счастлив, что мог наблюдать взаимное их размножение".

Все стало на свои места? Или новая, на сей раз неразрешимая загадка? Такое впечатление, что Иван Иванович, во всем остальном дружелюбно употребляющий "мы", как только речь касается сальп, переходит на решительное "я".

В чем дело? И почему оба выдающихся биолога, рассказав каждый по-своему об открытии (у них и термины разные: "чередованию поколений" Шамиссо соответствует "взаимное размножение" Эшшольца), больше никогда, до самой смерти, о нем не упоминали? Только ли в том дело, что, столкнувшись с оскорбительным недоверием коллег, решили оба промолчать? Или может быть, высоко ценя и любя друг друга, почувствовали ученые, что по-разному расценивают свою роль в открытии, и по молчаливому уговору не поднимали больше этого вопроса? История, мол, рассудит. И она рассудила. Пока явно неправильно.

Вред от этого молчания был несомненный. Шамиссо и Эшшольц так и не вступались почти за свое открытие, не отвечали на критику. Признание пришло только после смерти обоих. Пришло к одному Шамиссо, уже при жизни признанному большим поэтом. Эшшольцу повезло меньше. Тем не менее для своего времени он был знаменитым зоологом. Со своим соседом по тесной каюте на "Рюрике" он поддерживал самые дружеские отношения. В 1829 году, незадолго перед смертью, он навестил А. Шамиссо в Берлине, где тот помог ему опубликовать большую и очень важную работу о медузах.

Эта работа и принесла известность Эшшольцу в кругу зоологов. В ней он описал открытый им тип морских животных, который он назвал гребневиками. Другой открытый им тип животных - кишечнодышащих, или полухордовых, - привлекает сейчас пристальное внимание ученых: этому типу, видимо, пришлось сыграть выдающуюся роль в эволюции живого. Но об этом дальше. Пока лишь подчеркну, что интерес Эшшольца к морским "низшей организации" животным был не случайным, как у Шамиссо, а постоянным.

Мысль его и после экспедиции продолжала обращаться к странным созданиям морских глубин, разным, но в чем-то похожим. Гребневики, сальпы, кишечнодышащие (полухордовые). Для современного биолога этот перечень связан с волнующей и важнейшей для палеонтологии и эволюционной теории проблемой происхождения хордовых животных, к которым принадлежат все позвоночные, в том числе и мы с вами.

Был ли Эшшольц эволюционистом? Это осталось неизвестным. Но в Дерптском университете, где профессорствовал молодой биолог, додарвиновские эволюционистские настроения были: коллега Эшшольца Ратке, например, выделялся яркой приверженностью к идее развития, превращения видов, в до дарвиновской, конечно, интерпретации. Можно ли считать чистой случайностью, что все группы животных, составляющие переходные звенья между миром кишечнополостных животных (к ним относятся, например, кораллы, актинии) и миром хордовых, обнаружены и описаны одним человеком - Иваном Ивановичем Эшшольцем? И что явление чередования поколений, без которого природа не смогла бы совершить столь смелого перехода, тоже связано с его именем?

Здесь нам пора опять оставить "Рюрик" и XIX век: впереди новое путешествие в глубь геологических времен. Шамиссо и Эшшольц не дошли до полюса. "Рюрик" повернул из Берингова пролива, не открыв северо-восточного прохода; это сделал в конце века Норденшельд. Но благодаря ярким талантливым ученым экспедиция на "Рюрике" навсегда осталась в истории науки. И между прочим, литературы. Это заслуга Шамиссо. Глазами поэта и ученого смотрел Шамиссо на мир. А выигрывали от этого и наука, и поэзия...

Из Берингова пролива, лето 1816 года

 Мой дух далек от этих хладных мест - 
 Там песни юных лет моих звенят, 
 Восторг и боль рождая. И не счесть
 Младых сердец, поверивших в меня. 
 Но стихни, сердце, и неси свой крест, 
 Судьбы в законах жизни не виня. 
 Все позади. Стихает голос мой, 
 Рубеж все ближе виден роковой.
 
 Ограблен жизнью я, и смертью я обобран: 
 Уходит друг, другой лежит в земле, 
 И никнет голова, и мысль стремится к добрым
 Моим друзьям, и я бреду им вслед, 
 И цель моя, как и у них, - за гробом... 
 Но по пути я обойду весь свет. 
 Где не зерно - плевелы на корню. 
 Я рвал цветы, но сено лишь храню. 

 Я делал это прежде - и сегодня. 
 Я рву цветы, но сено лишь храню. 
 - Ботаник он, он сушит хлам негодный - 
 Так судят обо мне в любом краю. 
 И как назвать извечную погоню
 За чахлой травкою? Как бабочка к огню, 
 К закату путь стремит дитя Адама, 
 Ни вправо и ни влево - только прямо. 

 Здесь, где туман клубится над водой, 
 К промерзшим скалам обращаю зов - 
 Безжизненны, громады, лишь прибой
 Ревет в ответ. Бездушен этот рев. 
 Я ж знаю боль и слова дар живой, 
 И каждый слог мой - плоть моя и кровь...