"Рюрик" и "Бигль"

Эволюционное мировоззрение окончательно сформировалось у молодого Дарвина после его знаменитого плавания вокруг света на корабле "Бигль", который шел почти теми же местами, что и "Рюрик", только на пятнадцать лет позже. Но Дарвин в результате своего плавания понял, что виды не неизменны, что один вид самым неволшебным образом, путем изменчивости и естественного отбора, превращается в другой. А Шамиссо не понял, хотя и сделал по дороге немало биологических открытий.

Почему? Некоторые немецкие исследователи намекают на то, что Шамиссо не повезло с капитаном. О. Коцебу и А. Шамиссо действительно не питали особой симпатии друг к другу, и определенные препятствия в своих научных устремлениях Шамиссо, можно понять, иногда в самом деле встречал. Лейтенант О. Коцебу был моряком старого закала, он любил открывать новые земли и давать им имена. Наука, во всяком случае биология, была для него, по-видимому, на втором плане, и Шамиссо в дневнике иной раз не может скрыть своей досады на капитана корабля. Впрочем, это особый разговор, а здесь следует только признать, что Фиц Рой, капитан "Бигля", впоследствии организатор британской службы погоды, был одержим научной страстью не менее Дарвина, он направлял свое судно туда, куда нужно было науке, и держал там корабль и проводил всяческие измерения с тщательностью не меньшей, чем при определении курса. Конечно, обоих капитанов можно понять: "Рюрик" шел по действительно неизведанным местам, а "Бигль", можно сказать, - по его следам, и капитан его мог позволить себе более тщательное исследование, чем первопроходец.

И все же главное не в этом...

На второе место после "Происхождения видов" по значению, по той мощи интеллекта, что так поражает в работах Ч. Дарвина, ученые ставят произведение вовсе не биологическое. Эта работа-"Коралловые рифы" - в основном географо-геологического содержания, и она принесла Ч. Дарвину славу задолго до "Происхождения видов". Сам Ч. Дарвин, очень скромный человек, находивший у себя "только средние" способности, довольно высоко оценивает этот свой труд. "За исключением коралловых рифов я не могу припомнить ни одной первоначальной гипотезы, которую через некоторое время не пришлось бы бросить или сильно изменить". И здесь, на этом скорее геологическом, чем биологическом, примере мы можем сравнить научный метод Дарвина и талантливого недарвиниста Шамиссо. Ибо Шамиссо значительную часть своих дневников посвящает коралловым атоллам и, пытаясь отгадать их природу, подходит к истине необычайно близко, так близко, как никто до него, но останавливается на полпути, бессильный перед вершиной, которую с кажущейся простотой и непринужденностью взял через пятнадцать лет Ч. Дарвин.

Впрочем, некоторые геологи и сейчас еще не считают загадку атоллов полностью решенной. И сейчас кажется абсолютно нереальным это произведение природы, фантазия которой в этом случае выглядит фантазией гениального ребенка. Взять и отгородить кусок безбрежного океана аккуратным колечком рифов, создать зеленую гладь безмятежного озера посреди беснующихся волн - такое действительно может прийти в голову лишь ребенку, играющему в куличики на морском берегу, но ребенку, наделенному титаническими возможностями. Как же решали эту загадку натуралисты?

Первое решение проблемы предложили геологи. Идеальная кольцеобразность многих атоллов навела их на мысль, что перед ними - кратеры подводных потухших вулканов. Это была очень заманчивая идея, но она опровергалась необычайно просто. Рядом с круглыми небольшими атоллами исследователи находили атоллы самых разных очертаний и размеров. Среди Мальдивских атоллов Индийского океана есть один, достигающий в длину восьмидесяти восьми миль, а в ширину лишь двадцати. С другими атоллами своей группы он соединен цепочками мелких атоллов. Из лагун этих атоллов часто поднимаются другие, еще меньшие атоллы. Атолл Римского-Корсакова в Тихом океане вытянут в длину на пятьдесят четыре мили, и его берега чрезвычайно извилисты. Таких атоллов множество, и все они слишком уж не похожи на круглые небольшие жерла земных вулканов.

Второе решение проблемы предложили биологи. Чтобы оградить от ярости прибоя хрупких своих собратьев, наиболее "героические" коралловые полипы инстинктивно строят на подводной отмели кольцевой вал - защиту, "жертвуя", таким образом, собой во имя общего дела. Можно понять эту твердую веру в целесообразность природных явлений у натуралиста, знающего о распределении труда у пчел и муравьев, привыкшего уже говорить о назначении того или иного органа у животного и растения. В те времена были широко распространены телеологические взгляды на природу: даже видные ученые иногда объявляли причиной тех или иных удивительных явлений "стремление природы" к достижению какого-то результата. Видимая целесообразность превращалась в целеустремленность, в "волевые усилия" животных, растений, их сообществ. Но для разгадки тайны коралловых атоллов рассуждения об "инстинктивной" целесообразности не подходили, и Шамиссо это понимал. Во-первых, по внешнему краю рифа жили и строили одни полипы, а внутри, в спокойной воде,- совсем другие, других видов. Трудно представить себе в живом мире подобную одностороннюю бескорыстную самоотверженность.

Больше того, острым взглядом натуралиста Шамиссо быстро подметил другое: чем ближе к опасной прибойной линии растет рифообразующий полип, тем он вроде бы лучше себя чувствует, лучше размножается. Это не только опровергало гипотезу инстинктивной целесообразности (что же это за самопожертвование - явная корысть!), но и позволило Шамиссо создать свою теорию образования атоллов.

"Третья и лучшая теория была выдвинута Шамиссо, - писал Ч. Дарвин, - который полагал, что так как наиболее энергично растут кораллы, обращенные к открытому морю, - а это несомненно так, - то всего скорее подымаются из общей основы те, которые расположены по внешнему краю, и этим-то и объясняется кольцеобразное или чашеобразное строение их".

А вот что писал А. Шамиссо: "...кругообразные купы островов суть плосковершинные горы, круто поднимающиеся из глубин моря: подле оных нельзя лотом достать дна". На вершинах этих гор, не достающих до поверхности моря, начинают расти кораллы. Они растут кольцом по краю отмели, чтобы быть ближе к океанскому прибою, до которого они большие охотники. Вот и все. Впрочем, не все, Шамиссо чувствует это. Надо еще объяснить, почему атоллов так много, таких разных по величине. Сколько же гор почти одинаковой высоты должно вырасти на дне моря! Ведь кораллы - мелководные животные, так считалось уже во времена Шамиссо, они не могут начать жить и строить свои коллективные склепы где попало. Шамиссо ищет выход из противоречия и, как ему кажется, находит его: он просто пытается отказаться от представлений о мелководности кораллов, как от устаревших. "Капитан Росс, - пишет он, - нашел у залива Посессьо под 73°39' северной широты живых червей (коралловых полипов. - А. Г.) в шине грунта, вытащенной им из глубины, составляющей 1000 саженей". Вывод ясен: раз полипы могут жить на такой глубине, почему бы им не начать строить подводные горы с любой глубины? Но тут Шамиссо ошибался. Некоторые виды кораллов действительно могут жить на большой глубине, но это не рифообразующие виды, рифов они строить все же не могут. Впрочем, продвинувшись в понимании истинной природы кораллов дальше всех своих предшественников, Шамиссо не настаивает на окончательности своей теории. Он видел миг из многотысячелетней истории рифов и чувствовал ограниченность своего взгляда во времени. "Тщательное сравнение состояния какого-либо рифа в различные времена, как, например, по прошествии полувека, - пишет он, - способствовало бы объяснению разных предметов Естественной Истории".

Вот мы и дошли наконец до главного различия в методе не- эволюциониста Шамиссо и эволюциониста Дарвина. Дарвин не хотел ждать пятьдесят лет, чтобы увидеть развитие атолла во времени. Как и позднее, при создании теории постепенного превращения видов, ему достаточно было взглянуть окрест внимательным оком, чтобы увидеть сразу все фазы процесса, разделенные не годами и веками, а тысячелетиями и миллионами лет. Для этого нужно было "только" нести в себе постоянно вопрос: "Что из чего?" И как географа (а в данном случае он выступал как географ) его интересовала не просто география, а, говоря словами М. Ломоносова, "древняя география, с нынешнею снесенная".

В наше время, время узкой специализации, наука идет в глубь природы вещей, но, возможно, обедняет себя в части поиска фундаментально новых подходов к решению коренных проблем. Дарвин не был зоологом или ботаником, он не был и только биологом. Он был натуралистом, причем сначала географом и геологом даже больше, чем биологом. И если бы это было не так, не суждено было бы ему создать "Происхождение видов".

Последовательному эволюционизму в геологии лет на двадцать больше, чем в биологии. Но даже самая ранняя работа о постепенной последовательности геологических событий появилась уже после плавания Шамиссо. Это была "История естественных изменений поверхности Земли" Карла Гоффа. Отплытие же Ч. Дарвина на "Бигле" совершалось, можно сказать, под аккомпанемент яростной полемики между последователями катастрофиста Кювье и эволюциониста Ляйеля. Дарвин уходил в плавание уже ляйелистом. Вернувшись, он привез столько доказательств правоты своего учителя, что резко изменил соотношение сил в споре, в котором Ляйель уже перешел в глухую оборону и держался из последних сил.

Первым из аргументов Дарвина и было решение проблемы атоллов. Начал он с того, что вместе с капитаном Фиц Роем "произвел лотом множество тщательных промеров глубины на внешней, крутой стороне атолла Киллинг". Вместе с лотом на глубину уходили привязанные к нему куски сала. И сразу же обнаружилось заблуждение Шамиссо: отпечатки живых кораллов на сале шли лишь до глубины тридцати фатомов (около пятидесяти шести метров). Глубже к салу приставал только чистый мертвый коралловый песок. То же было и на всех других атоллах. Выходило, сотни подводных гор, как нарочно, дорастали до строго определенной глубины - чуть не доходя до поверхности океана, чтобы дать атоллам возможность дальше расти самим и удивлять исследователей своей многочисленностью и кольцеобразностью.

Конечно, так могло быть иногда. "Риф, развивающийся на обособленной банке, - пишет Дарвин, - стремился бы принять атолловидное строение... я полагаю, некоторые такие рифы существуют в Вест-Индии". Но всегда такой "шамиссонианский" механизм действовать не может. Отгадку Дарвин нашел, обратив внимание на ближайших "родичей" атолла - береговые и барьерные коралловые рифы. Он развил мимолетное замечание географа Бальби: "Остров, охваченный рифами, есть не что иное, как атолл, из лагуны которого подымается участок суши; устраните эту сушу, и останется настоящий атолл". Дарвин и "устраняет" эту сушу, опуская ее вместе с океанским дном. Постепенное неуклонное опускание океанского дна в районах, богатых рифами, - геологическая основа теории Дарвина.

Вначале гористый остров, окруженный узкой полосой прибрежных рифов. Потом уже несколько погрузившийся остров, вокруг которого на прежнем окаймляющем рифе наросли новые слои полипов, и риф начинает уже напоминать крепостную стену. Он носит уже название барьерного, между ним и погрузившимся, уменьшившимся в размерах островом - тихая лагуна, подобная кольцевому рву, прибежище рыбачьих лодок и кораблей. И последний этап: остров уже полностью "утонул", лишь прихотливые извивы по-прежнему нарастающего рифа очерчивают контуры некогда существовавшего острова. "Атоллы - это контуры затонувших островов", - так прямо и заключает Ч. Дарвин.

Теория рифов Дарвина "простотой и величием повергает в изумление каждого читателя". Это писал современник Дарвина, но и сейчас эти слова не устарели. Были попытки вернуться к додарвиновским теориям рифов, в том числе и к точке зрения Шамиссо. Материалы глубокого бурения, проведенного на атолле Эниветок, на Большом барьерном рифе Австралии, доказали правоту Дарвина. Тысячи метров непрерывных наслоений кораллового известняка, который может образовываться только на мелководье, показывают удивительную картину неуклонного и медленного опускания дна в течение миллионов лет, в течение всего кайнозоя.

Оценивая все попытки решить проблему рифов в обход теории Дарвина, один ученый уже в нашем веке говорил, что в каждой такой попытке явственно заметны следы "печального расщепления естествознания". Того самого расщепления, что в наши дни заходит все дальше по пути дробления науки. Геологи разных специальностей, биологи, тоже разных специальностей и школ, не смогли создать ничего нового в решении проблемы рифов, что превосходило бы универсальный эволюционистский метод Дарвина.

В истории эволюции самой науки тоже действуют как бы некие "эволюционные законы". Эволюционистские предчувствия были распространены и до Дарвина. И все же "Дарвина до Дарвина" не было и быть не могло. Если уж "расщепление естествознания" мешало исследователям понять истинную природу рифов даже после Дарвина, оно не могло не помешать Шамиссо, пытавшемуся решить проблему односторонне, с чисто биологических позиций. Справиться с задачей мог только гений Дарвина, простодушно принимающего природу такой, как она, не знающая о нашей системе разделения ее по наукам, существует в действительности. О том, насколько это редкое свойство - такой открытый взгляд на природу вещей, - свидетельствует хотя бы случай с Ляйелем, учителем Дарвина. В области геологии эволюционист до мозга костей, Ляйель даже после "Происхождения видов" долго еще держался взгляда, что ископаемые животные происходили не путем медленных изменений видов, а "вследствие неоднократных актов творения". Фактически он испугался биологических последствий собственного учения.