Введение (С. В. Мейен)

Термин палеонтология впервые был введен в 1822 г. Дюкроте де Бленвилем [140], но вошел в литературу несколько позже. Конкурирующим иногда выступает синонимический термин "палеобиология".

Палеонтология - наука об органическом мире геологического прошлого и условиях его существования. Это краткое определение можно развернуть, указав в нем компоненты, методы и цели палеонтологии, ее место в системе других научных дисциплин. Мы этого делать не будем, так как подобное определение будет всего лишь кратким конспектом содержания настоящего введения.

Принято различать объект и предмет каждой науки, когда под первым подразумевается, на какой фрагмент действительности обращено внимание данной науки, а под вторым - какой аспект этого фрагмента действительности ею изучается. В отношении палеонтологии мы не будем проводить этого разграничения, так как она изучает практически все аспекты органического мира геологического прошлого. Разумеется, мыслимы и непалеонтологические аспекты исследований палеонтологических объектов (например, можно изучать абсорбционные свойства диатомитов для химико-технологических целей), но подобные случаи очевидны и не нуждаются в специальном разборе и в пояснении, почему они не относятся к предмету палеонтологии.

Палеонтология может считаться частью биологии, если объектом биологии считать как современный, так и существовавший в прошлом органический мир. При таком понимании биологии (в самом широком смысле) та ее часть, которая занимается современным органическим миром, называется неонтологией. Термин "неонтология" употребляется относительно редко и обычно не входит в рубрикаторы информационных систем. Чаще всего вместо него употребляют термин "биология" (в узком смысле), противопоставляя биологию палеонтологии. Из-за того, что палеонтология тесно связана с геологией (особенно со стратиграфией), она нередко включается в число наук о Земле. Так, в "Реферативном журнале" рубрика "Палеонтология и стратиграфия" подчинена рубрике "Геология".

Эти соотношения терминов не слишком существенны для собственно исследовательской практики, но их приходится иметь в виду при работе с информационно-поисковыми системами (каталогами, рубрикаторами и т. д.). Надо сказать, что здесь предстоит еще большая работа, так как имеющиеся информационные документы (рубрикаторы УДК, ББК и др.) устарели и недостаточно отражают структуру палеонтологии и разнообразие палеонтологической информации.

Структура современной палеонтологии необычайно сложна. Как и структура любой другой дисциплины (и науки в целом), она складывалась не в соответствии с логикой деления палеонтологических понятий, а по собственным исторически обусловленным мотивам, детерминированным различными посторонними факторами. Так, первоначально внимание палеонтологов привлекали макрофоссилии, а микрофоссилии стали объектом изучения позднее и потребовали специальной исследовательской техники. Сформировалась самостоятельная дисциплина микропалеонтология, которой никогда не противостояла (как того требовала бы формальная логика) особая дисциплина - макропалеонтология.

Подобное нарушение правил формальной логики очень характерно для классификации наук (точнее, для расчленения науки). Выделяется специфическая часть, а оставшаяся за ее пределами область не рассматривается как единая и самостоятельная. Дисциплины очень сложно пересекаются, перекрывают друг друга, выделяются без соразмерности, по разным основаниям; остаются потенциальные области знания, не охваченные установившимися дисциплинами. Все это мы видим и в палеонтологии.

Подразделения палеонтологии различаются по многим независимым основаниям. Главное основание, пожалуй, дает сама система организмов. Ее таксонам очень высокого ранга соответствуют и разделы палеонтологии, и специальности палеонтологов. Это прежде всего палеозоология и палеоботаника, соответствующие традиционным царствам животных и растений. Прокариотам и грибам не соответствуют устоявшиеся области палеонтологии. Полных палеонтологических аналогов современных микробиологии и микологии в палеонтологии нет. Ископаемые бактерии вообще систематически не изучались палеонтологами, работ по грибам несколько больше, но литература по тем и другим традиционно считается палеоботанической, хотя в современных системах ни прокариоты, ни грибы в число растений не включают.

Членение палеозоологии также идет по таксонам: выделяются палеонтология позвоночных и беспозвоночных, а далее дисциплины - по некоторым (не всем!) их группам. Степень их дифференцировки примерно одинакова, но лишь немногие из разделов получили самостоятельные названия. Так, существуют термины "палеоэнтомология" и "палеоихтиология", но почему-то не в ходу аналогичные названия, которые соответствовали бы, например, арахнологии (изучением ископаемых пауков занимаются палеоэнтомологи) и герпетологии.

Аналогичного деления по группам растений в палеоботанике нет. Вероятно, дело в том, что палеоботаники лишь в исключительных случаях специализируются по определенной группе растений. Поэтому в палеоботанике нет оформленных аналогов бриологии, лихенологии, птеридологии и др. Единственное исключение - палеоальгология, однако надо помнить, что сами по себе водоросли - не таксон, а неформальная группировка нескольких отделов. Палеоальгология включает и изучение цианобактерий (сине-зеленых водорослей) из прокариот. Специализация остальных палеоботанических исследований идет, во-первых, по интервалам геохронологической шкалы и по фитогеографическим единицам или фитохориям (палеофлористика) и, во-вторых, по морфологическим категориям растительных остатков: отдельно изучаются палиноморфы (палинология), мезофоссилии (мелкие плоды и семена, мегаспоры - карпология) и петрифицированные древесины (палеоксилология).

Следующее основание для деления палеонтологии может быть взято по соответствию с фундаментальными биологическими дисциплинами - морфологией, систематикой, физиологией, экологией, биогеографией и эволюционным учением. В этот список попадают и другие биологические дисциплины (биохимия, цитология, генетика, эмбриология и др.), которые, однако, по своей понятийной структуре или подчиняются перечисленным фундаментальным дисциплинам (эмбриология - морфологии, биохимия - физиологии) или соответствуют частям разных фундаментальных дисциплин (генетика, например, совмещает физиологические, морфологические, экологические и эволюционные исследования). Лишь некоторые из перечисленных фундаментальных и производных биологических дисциплин имеют ясно оформившиеся палеонтологические эквиваленты, которые, в отличие от биологии, не легли в основу специализации палеонтологов.

Пока нельзя говорить о самостоятельности палеоморфологии и палеотаксономии (здесь палеонтологические исследования тесно связаны с неонтологическими); давно оформились палеоэкология и палеобиогеография; термин "палеофизиология" существует, на соответствующая дисциплина находится в зачаточном состоянии. Пока еще слабо развиты палеобиохимия и палеоэмбриология. Цитологические исследования на ископаемом материале проводятся, но палеоцитологии как особой дисциплины нет. Палеонтологи привлекают для обобщений генетические понятия, но о палеогенетике пока говорить нельзя. Пока еще нет никаких оснований говорить и о других палеонтологических аналогах неонтологических дисциплин (биофизики, геронтологии, криобиологии и др.).

Таким образом, между неонтологическими и палеонтологическими дисциплинами существует лишь частичное соответствие. Па сравнению с неонтологией в палеонтологии гораздо больше внимания уделяется морфологии (особенно систематике), относительная роль экологических исследований несколько ниже, почти не развивается физиологическое направление. Кроме того, даже в тех случаях, когда имеются эквивалентные дисциплины и в палеонтологии, и в биологии, их содержание, понятия, принципы, методы и цели исследований могут существенно отличаться. Над этими частными отличиями лежит одно общее: палеонтология обращена к прошлому жизни, ее реконструкции, а неонтология, во-первых, к настоящему, к актуальным структуре и функционированию жизни, а во-вторых, к будущему. Важнейшая функция неонтологии - прогноз. Этому палеонтологическое знание, несомненно, способствует, но к будущему оно, разумеется, само по себе не обращено.

Своеобразие структуры палеонтологии по сравнению с неонтологией отчасти определяется характером палеонтологического материала. Он неизбежно неполон, к нему большей частью неприложим эксперимент, нельзя непосредственно следить за процессами жизнедеятельности и т. д. Кроме того, у палеонтологии иные связи с другими естественнонаучными дисциплинами: слабее связи с физикой (поэтому пока нет палеобиофизики) и химией (отсюда слабое развитие палеобиохимии), но зато сильные связи с геологией. Без палеонтологии немыслимо существование современной стратиграфии, как, впрочем, и палеонтология не сможет функционировать без стратиграфической основы. Широко используют палеонтологические данные и, наоборот, являются источником важных для палеонтологии сведений седиментология, фациальный и формационный анализы, общая и региональная тектоника, палеогеография и др. Подробнее об этих связях палеонтологии с геологическими дисциплинами говорится в одном из заключительных разделов книги (см. 8.3).

В то же время лишь немногие разделы палеонтологии выделились под непосредственным влиянием геологии - прежде всего микропалеонтология, тафономия, биостратиграфия и палеобиогеохимия. Тафономия тесно связана с палеоэкологией и седиментологией. Биостратиграфия в равной мере принадлежит палеонтологии и стратиграфии, а палеобиохимия - палеонтологии и геохимии.

Приведенный выше разбор структуры современной палеонтологии носит самый общий характер и поэтому заведомо неполон. В будущем целесообразно детально разобраться в этом вопросе путем специально организованных исследований. Их результаты необходимы для оптимальной организации информационной службы, совершенствования информационно-поисковых систем и банков данных. Они помогут также выявить пробелы в структуре палеонтологии, которые необходимо заполнить.

Исследование структуры палеонтологии не может быть полным без обращения к историческому материалу. Понять, из каких компонентов состоит палеонтология, почему она структурирована и функционирует так, а не иначе, можно лишь в исторической перспективе. Исторический анализ не только проясняет современное состояние науки. Он вскрывает причины ее преобразований, которые могут быть преходящими, последствия же принимаются как необходимость, как нечто непреходящее. Может случиться, что самостоятельность некоторых дисциплин, оправданная в свое время, сейчас уже не нужна. Например, нынешняя обособленность палеоксилологии и палеопалинологии от остальной палеоботаники, вполне понятная в прошлом, теперь уже стала анахронизмом и тормозом развития палеоботаники в целом.

Итак, обратимся к истории палеонтологии. Ранние этапы становления палеонтологии, а также развитие в палеонтологии эволюционной идеи рассмотрены ниже. Нас интересуют не историографические данные, не хронологическая последовательность разных палеонтологических исследований, а та общая канва, которую можно рассматривать в качестве внутренней логики развития данной науки.

Историю каждой науки принято излагать по некоторым этапам, которые или выделяют совершенно условно, или считают объективной чертой истории. Очевидно, что в зависимости оттого, какой аспект истории науки нас интересует, этапы могут получаться самыми разными и в общем случае несопоставимыми. Так, временем зарождения научной палеонтологии считается начало XIX в., отмеченное работами Ж. Кювье, Ж. Б. Ламарка, Ад. Броньяра, Ф. Шлотгейма и К. Штернберга. Действительно, этим "отцам палеонтологии" с точки зрения ее понятийной структуры, выделенности из других дисциплин, детальности и систематичности исследований принадлежит основополагающая роль. Однако если производить периодизацию истории палеонтологии не по этим критериям, а по техническим средствам (существует мнение, что внедрение электронной микроскопии ознаменовало новый этап в развитии палеонтологии), то работы перечисленных "отцов палеонтологии" придется уравнять с исследованиями И. Шейхцера, поскольку все они (кроме Ад. Броньяра в более поздних работах) обходились при исследовании лупой.

Предлагалось этапы развития палеонтологии ставить в соответствии с проникновением и развитием в ней эволюционной идеи. Однако по другим критериям такие этапы совершенно искусственные. Кроме того, вовсе не очевидно, что внедрение эволюционной идеи оказало существенное влияние на повседневную деятельность палеонтологов, на их продукцию. Если же такое влияние было, то его надо показывать не ссылками на единичные статьи, а анализом всего массива литературы. Такой работы пока никто не выполнил.

Надо сказать, что при исследовании истории палеонтологии (и не только ее) и особенно при выделении этапов истории смешивают два важных обстоятельства - возникновение, становление какой-либо идеи и распространение той же идеи среди основного контингента профессионалов, ее актуальное влияние на их деятельность.

Некоторые весьма плодотворные и даже общепризнанные идеи так и не становятся повседневными инструментами в деятельности большинства, или же это происходит с большим запозданием. Одни и те же идеи и методы широко распространяются в одних областях палеонтологии и почти не применяются в других. Например, филогенетический подход до сих пор почти не оказал существенного влияния на палеоботаническую систематику и почти не используется в палеоальгологии и палеопалинологии. Ясно, что в условиях неравномерности проникновения идей и методов в разные области суммирующая периодизация науки в целом мало что дает.

Поэтому при изложении и осмыслении истории палеонтологии существеннее не обсуждать этапы и границы между ними, а выделять некие ключевые события (хотя бы и разнородные), анализировать их причины и следствия, выискивать факторы, влиявшие на развитие палеонтологии в целом и отдельных ее областей, помещать палеонтологию в общее русло развивающейся науки и практической деятельности человечества. При этом нужно отдельно анализировать не только сложившиеся палеонтологические дисциплины, но и разные компоненты палеонтологического знания.

В ходе истории менялись (преимущественно умножались) объекты исследования, аспекты исследования (его предмет), методы (технические приемы), понятийный аппарат и теоретический базис, методология, семиотические средства (язык, графика и др.), цели и идеалы всей работы, взаимодействие с другими дисциплинами. Такой историей палеонтологии, в которой бы проводился анализ всех основных ее разделов по перечисленным пунктам (какие-то, возможно, еще и пропущены), пока никто не занимался. Все известные книги по истории палеонтологии - всей или ее крупных частей - имеют преимущественно не аналитический, а историографический характер [536, 1274, 2520]. Если в них и проводилась аналитическая работа, то делалось это под сильным влиянием определенной точки зрения, принятой за непреложную истину и порождающей категорические оценки [291, 293, 298]. Общий стиль литературы по истории палеонтологии поэтому сводится к перечню исследователей, краткому изложению их мыслей и оценке полученных результатов с точки зрения нынешних достижений палеонтологии, квалифицированных по индивидуальной авторской мерке. Такое историческое исследование очень полезно как резюме прошлых исследований и успешно выполняет реферативную функцию, но не воссоздает историю науки в полном смысле слова.

В рамках настоящего введения не предполагалось давать даже краткого изложения истории палеонтологии в указанном ракурсе, поскольку этому должны предшествовать специальные обширные и еще невыполненные исследования. Поэтому придется ограничиться малым, а именно: учитывая некоторые общие исторические тенденции, оценить современное состояние палеонтологии.

Становление палеонтологии как науки, причем самостоятельной, в начале прошлого века определялось: 1) введением ископаемых организмов в общую систему органического мира; до этого палеонтологические объекты большей частью привлекали внимание лишь как курьезы и раритеты (во всяком случае, они почти не служили объектом специального морфологического и таксономического анализа наряду с рецентными организмами); 2) осознанием того, что фоссилии могут принадлежать вымершим таксонам; поэтому их изучение не могло ограничиться определением места фоссилии в системе рецентных организмов; эту систему надо было дополнять вымершими таксонами; 3) возможностью использования и действительным использованием полученных данных для стратиграфии.

Таким образом, в палеонтологии раньше всего сложились таксономическое направление, широко опиравшееся на морфологические наблюдения, и биостратиграфический анализ таксонов (выделение руководящих видов) и их комплексов.

Почти сразу, еще в первой трети прошлого века в палеонтологии закладываются основы и многих других аспектов изучения материала. Однако, как обычно бывает в истории науки, будущие самостоятельные разделы палеонтологии появлялись в недрах сложившихся разделов в виде попутных наблюдений и обобщений.

Тогда же, в начале прошлого века, произошла не только профессионализация исследователей в палеонтологии, но и более узкая их специализация. Так, Ал. Броньяр был первым профессиональным палеоботаником и ископаемыми животными специально не занимался. Ж. Кювье прекрасно знал всю систему животных того времени, но основные его палеонтологические работы выполнены по позвоночным. Палеоботаники он не касался, как и Ж. Б. Ламарк, основавший профессионализированную палеонтологию беспозвоночных. Появление профессионалов и их специализация - хотя и внешний, но важный показатель становления научной дисциплины, ее оформления, институционализации. В это время возникают новые, специфические для данной науки образцы исследовательской деятельности, которым следуют позже приходящие в науку исследователи.

В этом отношении палеонтологии необычайно повезло, так как заданные образцы деятельности были высокого качества. Многие из них сохранились: способы описания и изображения таксонов, установленных по фоссилиям; введение для них такой же бинарной номенклатуры, как и для рецентных форм (что само по себе отнюдь не было тривиальностью); широкое использование рецентного материала для расшифровки морфологии и систематической принадлежности фоссилий; попытки реконструкции прижизненного облика ископаемых форм и отчасти их образа жизни (хотя бы в самых общих чертах); внимание к стратиграфической и географической приуроченности слоев с теми или иными фоссилиями и многое другое.

Все это воспринимается в современной палеонтологии как нечто само собой разумеющееся, но в начале прошлого века введение этих норм исследования было настоящей новацией, значение которой отнюдь не уменьшается тем обстоятельством, что многое было заимствовано из биологии и геологии. Впрочем, были не только заимствования. Так, Ад. Броньяр в 1822 г. впервые осознал, что некоторые ископаемые растения, на остатках которых нет органов размножения, не могут быть соотнесены с таксонами естественной системы. Тем не менее для подобных остатков столь же нужна бинарная номенклатура. Он ввел формальную систему таких остатков, не зависимую от естественной системы. Введение паратаксономии оказалось чрезвычайно продуктивным в палеоботанике и отчасти в палеозоологии. Лишь позднее подобная пара-таксономия была введена для современных организмов для (несовершенных грибов).

Еще одним, тоже внешним, показателем институционализации дисциплины может служить появление специальной литературы, особенно специализированных журналов. Сначала палеонтологические работы появлялись как самостоятельные книги или как статьи в журналах более широкого профиля. В 1846 г. появилось специальное палеонтологическое издание "Palaeontographica", выходящее доныне.

При всем том в течение еще многих лет палеонтологические исследования выполнялись не только палеонтологами-профессионалами, но и (попутно) лицами других специальностей - геологами, зоологами, ботаниками, медиками и просто любителями без специального образования. Так, многие геологи прошлого века сами вели нужные для стратиграфии палеонтологические исследования. Подобное совмещение профессий было широко распространено до начала нынешнего века и лишь затем стало более редким. Иногда оно встречается и сейчас. Деятельность же профессиональных палеонтологов в смежных областях знаний (особенно в стратиграфии, морфологии, систематике и теории эволюции) все еще весьма обычна.

К числу содержательных критериев формирования и зрелости научной дисциплины относится ее способность дать хотя бы самую общую, но уже без бросающихся в глаза пробелов картину изучаемого объекта. Для палеонтологии это означало способность дать последовательную картину смены фаун и флор на Земле в течение всей ее палеонтологически документированной истории. На представление такой картины палеонтология смогла претендовать лишь после того, как была составлена геохронологическая шкала из периодов (систем), были предъявлены свидетельства в пользу непрерывности полученной шкалы и каждому ее подразделению была дана палеозоологическая и палеоботаническая характеристики. В рамках фанерозоя такая картина была представлена к середине века. Только к этому времени была получена вполне сносная по тем временам палеоботаническая характеристика девона; девон и более древние периоды были ранее охарактеризованы фаунистически, а более молодые периоды - и фаунистически, и флористически (такая же картина для докембрия сложилась лишь совсем недавно - в последние десятилетия).

Как раз к этому времени появилось эволюционное учение, поэтому наполнение всей геохронологической шкалы палеонтологическим содержанием обрело и эволюционный смысл, и практическое стратиграфическое значение.

В дальнейшем полученная сплошная хронологическая последовательность ископаемых форм детализировалась, соответственно дробились и биостратиграфические подразделения. Однако попытки распространения биостратиграфических подразделений на площади быстро столкнулись с двумя препятствиями: фациальностью (экосистемной специфичностью) и провинциальностью (биогеографической специфичностью) таксонов и их комплексов. Само понятие "фации" введено А. Грессли в 1838 г. Фациальная приуроченность фоссилий, разумеется, была подмечена раньше, но только после работы А. Грессли ее изучение приобрело конкретный практический смысл - сопоставление разнофациальных разрезов - и в конечном счете привело вместе с другими стимулирующими факторами к становлению палеоэкологии. С биогеографическими проблемами разные разделы палеонтологии столкнулись неодновременно. Элементы фитогеографических наблюдений и обобщений мы видим еще в ранних работах Ад. Броньяра, а в 30-х годах прошлого столетия палеофитогеографические сведения вошли в ботанические курсы. Вероятно, на палеоботанику повлияли не только собственные наблюдения, но и происходившее тогда становление рецентной фитогеографии (труды А. Гумбольдта и др.). В палеозоологии же биогеографическое направление сформировалось позже. Однако в целом в палеонтологии специально поставленные биогеографические исследования (а не попутные наблюдения и обобщения) появились лишь к концу XIX в.

Примерно такой же путь - от единичных и попутных наблюдений до специально поставленных исследований с собственными понятиями и терминами, специфическими методами, собственными целями - прошли и другие палеонтологические дисциплины. Дифференциация палеонтологии в этом отношении протекала так же, как и в других науках. Стимулы дифференциации были различными. Это и естественная, спонтанно проявляющаяся пытливость исследователей, извечное стремление ищущих умов выходить за рамки традиционных исследований, и новые наблюдения, и влияние смежных наук или других разделов палеонтологии, и потребности геологической практики.

Перечисленные факторы развития палеонтологии несомненны, однако их действительная относительная роль не подвергалась специальному исследованию. В частности, пока специально не анализировалось влияние палеонтологии на геологию путем изучения деятельности отдельных палеонтологов и научных коллективов, различных документов, публикаций и т. д. Говоря об этом, важно выделять разные аспекты развития палеонтологии - открытие и описание новых таксонов, появление и распространение теоретических взглядов, приложение палеонтологических знаний в геологической практике, организационные формы существования палеонтологии.

Очевидно, что связь с геологией, особенно со стратиграфией, всегда служила обильным источником нового материала, стимулировала разработку систематики тех групп организмов, которые особенно важны в стратиграфических исследованиях, обеспечивала палеонтологии широкий стратиграфический и географический диапазоны исследований, способствовала появлению разнообразных теоретических идей. Связи с геологией обеспечивали экономическую поддержку палеонтологических исследований, рост числа палеонтологов, условия для их работы, направляли исследования многих палеонтологов в определенное русло. Перечисление аспектов влияния геологии на палеонтологию можно продолжить. Не будет преувеличением сказать, что без связи с геологией палеонтология не стала бы зрелой, высокоразвитой дисциплиной, не заняла бы нынешнего места в системе научною знания и, может быть, осталась бы небольшим разделом биологической систематики.

Помня обо всем этом, мы не должны все же относить все успехи палеонтологии за счет внешних стимулов, в том числе и со стороны геологии. Опыт истории науки ясно показывает, что чисто экстерналистский подход к объяснению развития какой бы то ни было науки (апелляция лишь к внешним факторам) - грубое упрощение. Столь же неоправдан и интерналистский подход, когда вся история той или иной науки объясняется действием исключительно внутренних факторов. В истории науки и науковедении давно известно, что в развитии любой дисциплины взаимодействуют внешние и внутренние факторы, так что задача состоит прежде всего в том, чтобы показать, как протекает это взаимодействие, в чем оно конкретно проявляется.

К сожалению, такой анализ истории палеонтологии пока не проведен. Как это случалось и с другими науками, на историю палеонтологии смотрели прежде всего через "экстерналистские очки". Между тем известно, что мотивация деятельности исследователя никогда не сводится к одним лишь внешним стимулам. Известно также, что как только научная дисциплина обретает самостоятельность, институционализируется, так все большее значение в ее развитии приобретает наряду с "внешним заказом", социальной потребностью также и ее сложившийся внутренний мир - свои внутренние проблемы, задачи, собственные интересы, собственные исследовательские программы. В то же время наука не может успешно длительно развиваться, если она отрывается от потребностей других научных дисциплин, от практической деятельности человечества. Складывается сложная система прямых и обратных связей как между разными науками, так и между наукой и запросами практики.

Все сказанное, вероятно, можно отнести и к палеонтологии. Однако если внешние факторы ее развития достаточно очевидны и хорошо известны (хотя их конкретное воздействие и относительная роль специально не изучались), то о внутренних факторах можно сказать немного, поскольку они несравненно менее очевидны. К числу внутренних факторов относятся, например, некоторые мотивы, приводящие людей в ряды палеонтологов. Нередко палеонтологами становятся стратиграфы, причем мотивами переквалификации могут быть как потребность решения определенных стратиграфических задач, так и пробуждение интереса к палеонтологии в силу постоянного с ней соприкосновения. В последние годы намечается определенный рост престижности профессии палеонтолога, что способствует притоку кадров.

Роль внутренних факторов особенно велика в тех случаях, когда палеонтология обращается к детальному исследованию морфологии организмов, их тонких структур, редких и чем-то примечательных находок. Здесь палеонтолога часто привлекает само по себе детальное исследование, новизна материала и темы, а о дальнейшем приложении полученных результатов он не обязательно заботится. Немало палеонтологов трудится в биологических учреждениях. Иногда тематика их исследований связана с запросами геологической практики лишь очень косвенно. Нельзя забывать и о роли любителей, которые нередко поднимались до профессионального уровня не только в коллекционировании, но и в собственно палеонтологических исследованиях, хотя они и не всегда заботились о приложении полученных данных к геологической практике и, конечно, не эти приложения были главным стимулом их деятельности. Вообще же палеонтологические исследования сами по себе настолько интересны (и потому самоценны), что нет необходимости каждому шагу палеонтолога приписывать внешний мотив, утилитарный стимул.

Совершенно очевидное влияние на развитие палеонтологии оказало появление новых методических приемов, совершенствование исследовательской аппаратуры, внедрение химической обработки фоссилий. В большинстве случаев все это было заимствовано палеонтологией из других дисциплин. Так, изготовление прозрачных шлифов было предложено в 20-х годах прошлого века У. Николем и применено в петрографии, но почти сразу использовано им и Г. Т. Уитхэмом (1831 г.) для изучения ископаемых петрифицированных древесин, а затем и для других петрификации. В прозрачных шлифах вскоре начали изучать и некоторые микрофоссилии, но лишь в нашем веке эта техника стала одним из методов при изучении микрофауны (преимущественно палеозойской).

Микроскопическая техника внедрялась в палеонтологию почти сразу по изобретении все новых модификаций микроскопов. Химическая обработка фоссилий особенно часто применяется в палеоботанике, где мацерация фитолейм производилась еще во второй половине прошлого века, хотя стандартным методом исследования стала в конце прошлого - начале нынешнего веков (работы А. Натгорста, Х. Х. Томаса, Н. Бэнкрофта и др.). Издавна применялись и различные сепарационные методы, начиная с простой дезинтеграции породы в воде и извлечения остатков с помощью сита. Постепенно использовался все больший арсенал мацерации породы и сепарации фоссилий. Сейчас без этих методов не может существовать микропалеонтология. Постепенно внедрялись в палеонтологию и другие технические методы: фотография, рентген, микротомы, наблюдение в ультрафиолетовом свете (в том числе люминесценция в нем), инфракрасном свете и т. д.

Внедрение новой техники революционизировало некоторые разделы палеонтологии. Именно так можно квалифицировать систематическое применение шлифов при изучении кораллов, мшанок, палеозойских фораминифер и археоциат, химического препарирования (Р. Козловский), сепарации в тяжелых жидкостях в палинологии (В. П. Гричук), графического препарирования построек строматолитов (И. Н. Крылов) и др. В то же время для палеонтологии в целом нельзя указать какие-либо универсальные переломные моменты, связанные с коренным усовершенствованием исследовательской техники. В некоторых областях палеонтологии (например, при изучении крупных четвероногих) технический прогресс сыграл незначительную роль, по крайней мере в лабораторной обработке материала. Правда, применение техники важно при раскопках (взятие монолитов, использование закрепителей).

Среди методических приемов несколько особняком стоит все, связанное с первичным отбором материала и его инвентаризацией. Многие старые (а нередко и новые) коллекции в значительной мере утратили свою ценность из-за недостаточно точной стратиграфической и географической привязки точек сборов. Очень часто эта привязка ограничивалась указанием ближайшего населенного пункта или даже просто района сборов. Значение послойных сборов было совершенно ясно еще основоположникам биостратиграфии В. Смиту, Ж. Кювье и Ал. Броньяру. Тем не менее грубая привязка комплексов флоры и фауны к разрезу удержалась надолго. Рецидивы этого пренебрежения к точным стратиграфическим данным мы видим до сих пор.

Отсутствие хороших привязок у многих старых коллекций ясно показывает на общий смысл, который придавался и коллектором, и обрабатывавшим коллекцию палеонтологом самому изучению материала. Ясно, что чем меньше внимания уделялось точным стратиграфическим данным, тем меньшее значение придавалось и стратиграфическому приложению полученных результатов.

Биологическое значение точной фиксации места сборов было осознано позднее, чем стратиграфическое. Решающее влияние здесь оказало становление эволюционизма. Без точной локализации фоссилий было бы невозможно появление идеи перечеканки (О. Геер), мутаций В. Ваагена, палюдиновых рядов М. Неймайра и др. Точная и сверхточная привязка фоссилий стали совершенно необходимы и при обсуждении других эволюционных идей - например, оживленно обсуждаемая в литературе концепция прерывистого равновесия.

Интересно, что внимание к детальной биостратиграфии оказалось важным не только для практической стратиграфии. В конденсированных разрезах приходится привязывать образцы к разрезу с точностью до нескольких миллиметров (например, при определении границы девона и карбона в опорных разрезах Рейнской области). Прослеживание того, как меняются комплексы органических остатков в разрезах, привело к установлению мелкой прерывистости осадконакопления (многочисленных диастем, или ложного согласия в залегании пластов, их параконформности), явления конденсации разрезов. Понимание того, что почти любой геологический разрез пронизан огромным количеством скрытых перерывов, чрезвычайно важно для представлений об общей структуре геологической летописи, степени ее полноты и неполноты, а следовательно, и о ее информационных возможностях. Сейчас уже накоплено достаточно данных для создания специального учения об общих свойствах геологической летописи - геоархеографии [664], в котором ощущается настоятельная потребность и в создании которого палеонтология может сыграть очень важную роль.

Еще большее теоретическое влияние палеонтологии на стратиграфию проявилось в недавнем возникновении концепций экостратиграфии, каузальной и событийной стратиграфии [134, 527, 655, 1128, 1260, 1923]. Эти концепции нацелены на интеграцию стратиграфических признаков, биотических и абиотических, на выявление точных уровней как местных, так и глобальных экосистемных перестроек, природа которых может быть реконструирована лишь с помощью детальных палеонтологических (в том числе палеоэкологических) исследований.

Таким образом, внимание к точной фиксации места сборов фоссилий, сначала продиктованное конкретными задачами стратиграфической практики, привело к важным теоретическим следствиям для палеонтологии, эволюционного учения и стратиграфии.

Сходные, но меньшие по масштабу последствия проистекли и из точной привязки образцов по простиранию слоя. Это позволило получить убедительные и очень полные реконструкции ландшафтных обстановок, частных экосистем (работы Р. Ф. Геккера, А. И. Осиповой, Т. Н. Вельской, В. С. Сорокина, С. В. Тихомирова, Т. Л. Филлипса с сотрудниками, А. К. Скотта, Г. Д. Реталляка и др.)

Наименее изучен в истории палеонтологии ее методологический аспект. Сразу отметим, что само понятие методологии сильно девальвировано в современном естествознании, поэтому в число "методологических" стали попадать чисто технические вопросы. По нашему мнению, возможно следующее разграничение понятий методики и методологии. Методика данной дисциплины - обращение к исследовательским средствам, предоставляемым или иным ее разделом или другой специальной дисциплиной. Методология же есть рефлексия исследователя над собственной деятельностью, результат осознанного обращения к общим теоретико-познавательным (эпистемологическим) установкам, которые в свою очередь детерминируются стилем мышления, мировоззрением, принимаемой картиной мира. Сильно упрощая, можно сказать, что методика - это проекция одной специальной дисциплины на другую, а методология - проекция философии (преимущественно эпистемологии) на специальную дисциплину.

До сих пор при обсуждении методологических проблем палеонтологии большей частью рассматривали влияние на нее принципов и идей униформизма, актуализма, историзма, катастрофизма и эволюционизма. Конкретные теоретические идеи, возникшие под влиянием перечисленных принципов, продолжают быть дискуссионными, но сами эти принципы достаточно хорошо осознаны, разобраны и успешно применяются в обобщениях. Этому благоприятствовало и то, что все эти принципы не специфичны для палеонтологии и разрабатывались в значительной мере за ее пределами. Они заимствовались палеонтологией в готовом виде и лишь приспосабливались к конкретному палеонтологическому материалу.

Существенно, что конкретизация каждого из перечисленных принципов, а также их относительная роль со временем менялась. Так, принцип униформизма (инвариантности законов во времени) до сих пор играет ведущую роль при реконструкции частных обстановок седиментации и соответствующих им биотопов (например, условий твердого дна, мягких илов, баров, дельт и др.). Соответственно постулируется, что гидродинамический режим этих и других биотопов инвариантен во времени, из чего извлекаются палеоэкологические следствия. Униформизм господствует во всех приложениях генетики к палеонтологическому материалу и в других случаях.

Очевидно, что при этом униформистский подход дополняется актуалистическим, поскольку мы одновременно экстраполируем в прошлое обобщения рецентных наблюдений. На фоне получаемого таким образом каркаса инвариантных во времени процессов и их соотношений всегда выявляется что-то меняющееся, поэтому каждое последующее состояние объектов можно понять лишь путем обращения к исторически предшествующему состоянию. Актуализм здесь оказывается недостаточным. Это обращение к прошлому, к исторически предшествующему состоянию и составляет суть историзма. Иными словами, историзм - это полный аналог актуализма, но с противоположным знаком времени. Это две разновидности того, что в философии времени называется межвременным переходом [664, 746]. Приводить примеры обращения палеонтологии к историзму и актуализму нет смысла, поскольку читатель легко может подобрать их сам, в том числе и в собственной исследовательской деятельности.

Катастрофизм в палеонтологии прошел путь от широкого признания в начале прошлого века до почти полного отрицания под воздействием лайелевского униформизма и дарвиновского эволюционизма. Тем не менее идея о дискретности этапов развития таксонов, флор и фаун в палеонтологии продолжала проявляться в каждом новом поколении исследователей. Появление этих идей: в том или ином виде часто расценивалось как рецидив катастрофизма и только по той причине вызывало отрицательное отношение. В действительности же нельзя приравнивать к раннему катастрофизму и даже сравнивать с ним те представления, в которых утверждается неравномерность развития таксонов, экосистем или геосистем.

С точки зрения современных физических (особенно термодинамических) представлений неравномерность развития природных систем вполне естественна, так что специальное объяснение надо подыскивать скорее равномерности, чем неравномерности преобразования систем. Поэтому нет нужды связывать какие-либо быстрые перестройки, чередующиеся с паузами, с катастрофизмом прошлого века.

Вторая группа утверждений, которые также часто квалифицируют как рецидивы катастрофизма, касается планетарности распространения различных природных перестроек. В последнее время выясняется, что степень синхронности биотических и геологических событий, происходящих в разных частях планеты, может быть очень высокой. Однако в большинстве случаев речь идет не о глобальных катастрофах, а скорее о глобальном резонансе каких-то событий, произошедших в одном месте планеты. На идущий от события сигнал и разные экосистемы и разные их компоненты реагируют по-своему. Мы видим синхронность появления, но гетерогенность проявления этого глобального резонанса. На этом покоится уже упоминавшаяся каузальная, или событийная, стратиграфия. Это же представление о глобальном резонансе региональных событий лежит в основе современных представлений об эволюции биосферы. Иное дело, что каждое конкретное утверждение о неравномерности исторических процессов и планетарности некоторых явлений должно быть тщательно обосновано. Именно недостаточность фактического материала, произвольность теоретических допущений, поспешное принятие гипотез породили настороженность к подобным утверждениям.

Несколько сложнее дело обстоит с эволюционизмом, поскольку обращение к нему неизбежно связано с принятием определенных эволюционных взглядов. Говоря об эволюции, мы имеем в виду уже не любые исторические изменения, а появление новых качеств. Конкретно это означает появление новых таксонов (организмов, экосистем или неживых объектов), а в них - новых компонентов - меронов [661]. За этой внешней стороной эволюции мы всегда стремимся увидеть ее факторы, причины, механизм, где и начинается дискуссионность не самого по себе эволюционизма (с идеей эволюции сейчас все согласны), а его преломления в определенных и неизбежно гипотетических эволюционных взглядах. О взаимосвязи палеонтологии и эволюционных взглядов подробно говорится ниже. Отметим только, что при всем влиянии, которое оказал эволюционизм на палеонтологию, нельзя недооценивать то обстоятельство, что эволюционизм почти не затрагивает некоторые аспекты деятельности палеонтолога. Это видно хотя бы из того, что такие резко различавшиеся по своим эволюционным взглядам палеонтологи, как дарвинист В. Е. Руженцев и номогенетик О. Шиндевольф, придерживались примерно одной и той же системы аммоноидей, развивали близкие по содержанию биостратиграфические концепции и действовали примерно одинаково в конкретных биостратиграфических исследованиях. Можно привести и другие примеры из истории палеонтологии, которые показывают, что эволюционизм не всегда исполнял функцию непосредственного исследовательского методологического принципа, а нередко служил лишь общим мировоззренческим фоном исследования.

Можно назвать и другие методологические установки, используемые в палеонтологии и нередко противоположные по смыслу. Все они для палеонтологии неспецифичны. К сожалению, эти принципы почти не обсуждались в литературе. Во всяком случае, не существует устойчивой традиции их обсуждения на палеонтологическом материале. Такова, например, дилемма редукционизма и ирредукционизма, издавна обсуждаемая в биологии [474, 591, 651]. Редукционизм в палеонтологии проявляется не так уж редко, когда, например, все исторические преобразования таксонов сводятся к адаптации, а все проблемы систематики - к способам конструирования филогенетических схем (что особенно хорошо видно в современной кладистике). Проявлением редукционизма можно считать и попытки интерпретировать всю историю органического мира в понятиях немногих механизмов. Так, выдвигалось предположение, что вся эволюция может быть сведена к следующим механизмам: перемещения литосферных плит вызывают климатические перестройки, под их влиянием флюктуирует насыщенность экосистем и соответственно меняются компоненты отбора (меняется относительная роль r- и K-отбора), которые и лимитируют эволюцию таксонов. Неосознанный редукционизм свойствен и номогенетическим концепциям эволюции.

Есть и еще более общие методологические установки, роль которых в палеонтологии очевидна, но остается неосвещенной: проблема истинности палеонтологических наблюдений и интерпретаций; роль эксперимента и моделирования в палеонтологии; проблемы полноты палеонтологического знания и т. д. Здесь методология палеонтологии уже постепенно переходит в философию науки, поскольку мы уже не просто прилагаем к палеонтологии общие философские, преимущественно эпистемологические положения, но и вводим палеонтологические исследования в поле зрения философии. К сожалению, почти нельзя привести такие примеры, когда палеонтологическое знание оказало бы существенное влияние на развитие философии. Палеонтологические знания использовались для развития онтологии, построения философски осмысленной картины мира. Они были очень важны и для создания диалектико-материалистической теории развития. Однако палеонтологические знания оказали лишь незначительное влияние на эпистемологию и на разработку общих методологических проблем науки в целом. Заметим, что палеонтология может сыграть немалую роль, поскольку она имеет дело с необычайно трудными для исследования объектами из-за фрагментарности, необычности, принадлежности к далекому прошлому.

При знакомстве с современной философией науки бросается, в глаза ее преимущественная ориентация на физику и математику, реже - на избранные главы химии и биологии (преимущественно те, которые методологически ближе всего к физике). Те науки, в которых огромную роль играет систематика объектов, причем систематика несоизмеримо более сложная, чем в физике, редко привлекают внимание философии науки. Это относится и к палеонтологии. Между тем есть серьезные основания считать, что методология получения нового знания в подобных палеонтологии, существенно "таксономических" науках весьма заметно отличается от методологии "точных" наук. Различна относительная роль наблюдения и эксперимента, индуктивного и гипотетико-дедуктивного методов, исторических реконструкций и прогнозов, различны критерии истинности теоретических положений, разный статус и разную природу имеют теории и т. д. В отношении палеонтологии этот круг вопросов до сих пор анализировался лишь очень фрагментарно и от случая к случаю. Поэтому не будет преувеличением сказать, что в целом методология палеонтологии находится в зачаточном состоянии. До сих пор палеонтология лишь "импортирует" немногие методологические принципы со стороны, без общего философско-методологического осмысления палеонтологического знания и способов его получения.

Современное науковедение, опираясь на наиболее развитые научные дисциплины (первенство и здесь принадлежит физике), создало немало моделей науки в целом. Естественно, что науковедов интересуют прежде всего ведущие направления науки, привлекающие огромные массы исследователей, обслуживаемые крупными исследовательскими учреждениями, поглощающие львиную долю ассигнований и наиболее многообещающие в экономическом и социальном отношениях. В отличие от таких "больших" и весьма влиятельных наук палеонтология может быть квалифицирована как "малая" наука, хотя по содержанию исследований она отнюдь не мала. Количество палеонтологов в мире несравненно меньше, чем в каждом из частных разделов физики. Кроме того, палеонтология разделена на массу узких специальностей, в некоторых областях трудятся буквально единицы. Автономные палеонтологические учреждения также единичны, по сравнению с крупными современными институтами они просто карликовые. Основная же масса палеонтологов рассеяна небольшими группами по различным учреждениям.

Поэтому совершенно очевидно, что все те модели, которые предлагались для развития "больших" наук, приложимы и к такой "малой" науке, как палеонтология. Ограничимся лишь одним примером. Известная концепция Т. Куна [554] о парадигмах, нормальной науке и научных революциях, вызвавшая широкую дискуссию и привлекшая многих сторонников, вероятно, адекватно описывает развитие если не всей физики, то хотя бы каких-то ее направлений или каких-то аспектов ее развития. Однако сомнительно, чтобы можно было говорить о настоящих парадигмах и научных революциях в палеонтологии, особенно в таком ее ключевом разделе, как систематика. Даже внедрение эволюционизма повлияло не столько на способы установления и упорядочения таксонов, сколько на последующую интерпретацию полученного результата.

Вероятно, и модели, описывающие деятельность исследовательских коллективов, должны быть весьма специфичными в "малой" науке палеонтологии. Так, в небольшом коллективе возрастает роль индивидуальной психологии, направление работы коллектива больше зависит от личных интересов лидера и т. д. Эти и другие особенности палеонтологии как "малой" науки еще ждут своего науковедческого анализа. До сих пор науковедение в палеонтологии ограничивалось сбором отдельных наукометрических данных: динамика численности исследователей, количество публикаций по годам и т. д. Но эти исследования выполнялись в очень небольшом объеме и заметного влияния на развитие палеонтологии не оказали.

Рост палеонтологических исследований никогда не был стремительным, но в целом и численность палеонтологов, и количество выполненных работ постоянно росли. В развитии палеонтологии, как и любой науки, есть свои трудности, но в целом ее развитие можно считать нормальным. Во всяком случае, в ней не наблюдается никаких признаков спада и идейного дефицита. Отмечается определенный рост интереса к палеонтологии. Это видно хотя бы из того, как мгновенно раскупается любое популярное издание по палеонтологии. Конкурс на зачисление на кафедры палеонтологии непрерывно растет. В то же время в палеонтологии ощущается дефицит в квалифицированных кадрах, получивших серьезную специальную подготовку. Во многих регионах палеонтологическое обеспечение геологических работ недостаточно. Иными словами, дел много, а людей, способных их выполнить, не хватает.

Вместе с тем трудно рассчитывать на экстенсивный путь решения возникающих проблем путем увеличения числа палеонтологов, палеонтологических учреждений и ассигнований. В науке давно уже отмечается снижение темпов роста. Рано или поздно численность научных работников должна стабилизироваться. Поэтому в длительной перспективе надо думать прежде всего об интенсификации палеонтологических исследований путем их более рациональной организации с одновременным повышением квалификации исполнителей. Важным компонентом роста квалификации исследователя является, несомненно, его общая теоретическая подготовка, которая позволяет быстро и правильно ориентироваться в имеющемся материале, выбирать оптимальные пути к решению поставленных задач, осознавать возможности используемых методов и т. д. Поэтому в последующих главах книги большое внимание уделено разным теоретическим вопросам.

Общая теоретизация, причем такая, когда теория тесно увязывается с повседневной практической работой, - одна из важнейших задач современной палеонтологии.